Герман Лопатин

– Видите ли, Михаил Александрович, так как перевод книги теперь предложен мне, я считал, что должен поговорить об этом с вами.

– Зачем? – пожал плечами Бакунин. – Вы так самостоятельны в своих суждениях и поступках.

В голосе – насмешка. Бакунин, кажется, недоволен тем, что перевод предложили другому человеку. Но Герман не стал обращать внимания на насмешливый тон. Ему надо было выяснить истинную историю бакунинского перевода.

А она тоже была связана с Нечаевым.

Полгода назад один русский предложил Бакунину за перевод 1200 рублей и 300 выдал авансом. Вскоре заказчик получил письмо от имени Бюро заграничных агентов русского революционного общества «Народная расправа». Бакунин, значилось там, должен отказаться от перевода, так как будет занят революционной пропагандой. Требовать с него задаток не советовали. В конце письма красовались нарисованные топор, кинжал и револьвер.

Подписал письмо Нечаев.

Заказчик послал Бакунину резкий ответ и вскоре получил его извинение. Он, Бакунин, – было написано в письме, – ничего не знал о проделке Нечаева, тот просто вызвался по-дружески уладить дело. А заняться революционной пропагандой он действительно должен сейчас в первую очередь…

– Книга Маркса – экономический труд, – громыхал Бакунин, – и, как всякий экономический и научный труд, она далека от революции. Это наука. Глубокая, но сухая наука. Я брался за перевод, ибо находился в стесненных денежных обстоятельствах.

– Почему же вы отказались?

Бакунин нахмурил шишковатый лоб:

– Обстоятельства переменились.

– Вы разрешите сделать одно предположение?

– Извольте.

– К перемене обстоятельств имеет отношение Нечаев?

Бакунин встрепенулся:

– Вы почем знаете?

– Я предполагаю. И должен вас предупредить.

– В чем?

– Нечаев решил ограбить симплонскую почту,

– Не может быть!

– У него разработан план.

– Это сумасшествие!

– Это разбой, который дорого обойдется всем русским эмигрантам.

– Совершенно верно. Его надо остановить!

– Я и хотел просить вас сделать это.

– Почему именно меня? Почему не вы сами?

– Я больше не имею с ним сношений. А к вам он, кажется, приходит.

Бакунин сделал несколько шагов к окну, дернул занавеску, толкнул наружу тяжелую раму.

С улицы – городской шум: цоканье лошадиных подков по мостовой, голоса прохожих, крики мальчишек.

Бакунин долго рассматривал дом на противоположной стороне улицы, а Герман – огромную сутулую фигуру своего собеседника.

Он вызывал в Германе противоречивые чувства.

К невольному уважению и восхищению, которые рождала едва ли не сорокалетняя революционная деятельность Бакунина, примешивалась жалость. Жалость к его внушительной, но какой-то обессилевшей фигуре, к усталому старому лицу, которое не освежила даже холодная вода. Жалость к нему, этому смелому, решительному человеку, который поддался влиянию такой сомнительной личности, как Нечаев.

Надо было убедить Бакунина в том, кто такой Нечаев. Надо было разоблачить Нечаева окончательно, ибо связь с ним бросала тень на честных революционеров.

– Этот маленький тигренок Нечаев, – заговорил Бакунин, – постоянно ставит меня в неловкое положение. Представляете? Он очень неорганизован. Но энергия, настойчивость! Это дьявол во плоти.

– Подобных дьяволов надо вышвыривать из нашей среды!

– Ошибка, молодой человек, ошибка! Ошибка, которая может вам многого стоить.

– Не понимаю.

– Такой агитацией вы запятнаете свое имя. Нечаева уже собираются вышвырнуть из Швейцарии. Местное правительство. Правительство! Я не думаю, что вы желаете встать со швейцарскими властями на одну доску. Власти обвиняют его в уголовном преступлении и хотят выдать русским жандармам.

– Но ведь это же разные вещи, – Герман недоуменно смотрел на Бакунина. – Я не говорю о том, что Нечаева следует выдать охранке. А в чем его обвиняют в Швейцарии?

– В убийстве Иванова.

– Что ж, местные власти по-своему правы: это уголовное преступление.

– Это политический акт!

– Он убил человека. Невинного. Это было бессмысленное и зверское убийство.

– Иванов мог выдать комитет полиции.

– Какой комитет?

– Который создал Нечаев.

– Кроме отвратительных прецедентов, Нечаев ничего не создал.

– Нечаев – один из организаторов комитета, который возглавляет революционную работу во всей России!

– Михаил Александрович, вас ввели в заблуждение. Такого комитета нет в природе.

– Есть.

– Но доказательства!

– Мне говорил об этом Нечаев.

– Нечаев лгун и авантюрист. В России нет никакого комитета.

– Не может быть, – заволновался Бакунин, – не может быть. А его героический побег? Совершил же он побег из Петропавловской крепости?

– Нечаев нигде никогда не сидел и ниоткуда пока не бегал. Мне это известно лучше, чем кому бы то ни было.

– Кому же верить!

– Я знаю Нечаева с первых его шагов в студенческом движении. Знаю, откуда он пришел и как заставлял людей помогать в своих делах.

– Вы знаете. Но я-то не знаю! – Бакунин с силой взял Германа за плечи. – Я ведь не знаю! Откуда я могу знать, что Нечаев лгун и авантюрист! Кто это подтвердит? Не он же, в конце концов, сам?

– А почему бы и нет? – весело возразил Герман. – Я думаю, он не откажется.

4

Нечаев с тревогой взглянул на гостей.