Герман Лопатин

– Мы должны держаться друг друга, ведь Мавр может отчаянно раскритиковать нас.

– Ладно уж, не робейте, – Маркс подтолкнул их к дверям. – Сегодня, так и быть, я поддержу ваши кандидатуры.

7

Герман сначала был удивлен скромностью, даже невзрачностью обстановки, в которой заседал Генеральный совет.

Узковатая комната, с невысоким потолком, старыми обоями. Грубый стол, без всякой скатерти, простые стулья. Но потом, рассмотрев людей, находившихся в комнате, их простую одежду, мужественные лица, понял: иначе и не могло быть. Здесь заседал штаб сражающейся армии рабочего класса.

Никто из двадцати человек наверняка не обращал внимания на то, что пол не натерт до блеска, а под потолком нет внушительной люстры. Главное – было чисто и хватало места, чтобы всем удобно сесть вокруг стола. Большего не требовалось.

Это понравилось Герману. Во всем житейском он довольствовался тем, что имел, как неприхотливый русский крестьянин, хотя и вырос сам в дворянской семье. Ему и в доме Маркса было по душе, между прочим, потому, что небольшая квартира вождя пролетариата отличалась простотой и скромностью.

Процедура приема была несложной.

Секретарь Генсовета, сухой, педантичный Эккариус, в двух словах доложил о кандидатах и предложил задавать вопросы.

Как Герман и ожидал, отвечать пришлось главным образом ему. За три месяца, проведенные в Лондоне, он успел коротко сойтись лишь с Лесснером и Огюстом Серрайе – двумя членами Генерального совета. Энгельса знали хорошо.

Волнуясь, но держа себя в руках, внешне спокойно он рассказал о студенческих кружках, о русской деревне, о фабричных рабочих Петербурга. Спрашивали не переставая, и Герман чувствовал: это не только интерес к его личности, к его политическим взглядам, но и к его родине, к освободительной борьбе его народа.

Поняв, что отношение к кандидату доброжелательное, Эккариус дал слово Марксу.

Маркс сказал коротко: он поддерживает кандидатуру Германа Лопатина и просит Генеральный совет утвердить его членом-корреспондентом по русским делам.

Эккариус предложил голосовать – двадцать рук поднялись в ответ: Герман был избран единогласно.

Затем приступили к обсуждению политических дел, и Герман (не прошло и получаса, как он вошел сюда) мог принять в нем участие уже как полноправный товарищ.

Тут ему вновь пришлось удивиться.

Французский император Наполеон III, который пошел войной на Пруссию, в начале сентября позорно сдался немцам под Седаном со всей своей армией.

Наполеон затеял военную авантюру для того, чтобы избежать революции в своей стране: война, рассчитывал он, отвлечет французов. Но все получилось наоборот. Через два дня после седанского позора императора свергли. Во Франции провозгласили республику.

Однако власть в стране захватила буржуазия. Пруссия же, став победительницей, двинула свои войска на Францию.

Герман писал в те дни Лаврову в Париж:

«Хотя республика явилась на этот раз во Франции довольно жалким образом… как будто только потому, что пруссаки позаботились отнять у французов Наполеона и спрятать его от них подальше… хотя безмозглое и бесстыдное поведение всей французской прессы за последнее время сильно пошатнуло мои, более сердечные, чем разумные, симпатии к этой стране, тем не менее в тот день, когда была получена телеграмма о провозглашении республики, я чуть-чуть не уехал в Париж».

Герману казалось: если Париж продержится против пруссаков недели три, то другие державы вступят в конфликт между Францией и Пруссией и положат конец этой безобразной войне.

Однако время шло, а ни Англия, ни Италия, ни какая-нибудь другая страна не вмешивалась. Франции приходилось туго.

Во всей Европе складывалась напряженная обстановка.

Герман ожидал поэтому долгих дебатов между членами Генсовета, длинных речей и приготовился к многочасовому заседанию. Он как-то привык к этому на собраниях русских эмигрантов, на нелегальных, а особенно легальных сходках у себя на родине.

Но заседание Генерального совета Интернационала проходило ошеломляюще быстро.

Пустые споры не возникали. Выступления не превышали пяти минут. Дольше всех говорил Маркс – восемь минут. Он дал исчерпывающую оценку событиям. Потом приняли решение о работе ряда секций в новых условиях. Потом создали комиссию. Ей поручали организовать демонстрацию английских рабочих.

В комиссию вошли Эккариус, Кан, Лесснер, Милнер и он, Герман.

Быстро обсудили план действий комиссии и через двести двадцать три минуты после начала заседания, возбужденный и счастливый, он уже выходил на Гай Голборн.

Вместе с Лесснером его посылали в лондонский порт.

8