Герой

Больше Додик концертов не закатывал. Тёплое дерьмо он был готов сожрать от счастья, видя в нем избавление от поругания его юношеской чести.

Предварительно погремев ключами, в палату вошёл санитар.

— Фу! — скривил он лицо, — Додик, да ты обгадился, засранец.

Давид увидел, что тот подмигивает кому-то в глубине палаты.

— Ну, поваляйся, пока. А я скоро простынку принесу. «Скоро», длилось часа полтора.

На четвёртый день Давида отвязали, и ещё три дня он прожил в палате свободным человеком, ему разрешили перемещаться куда угодно — хоть до двери.

Оказалось, что подобная тактика усмирения всякого рода бунтарей, в арсенале отделения имелась давно. Конечно, это было дело рук не докторов, а санитаров и самих больных, врачи ни о чём не догадывались, а если и догадывались, то такое положение вещей их устраивало.

Страх — лучшее лекарство. Главное, что бы режиссёр не подвёл и вошёл в комнату вовремя. И такой вот подход, действовал круче аминазина, на всяких наркоманов и алкоголиков.

Рассказали же об этом Додику сами больные. То самое, страшное лицо, похлопало его как-то по плечу и усадило с собой на кровать.

— Да, не бойся ты, не бойся. Не трону я тебя, — пробасило шепелявя лицо. — Меня Игорем зовут…

Оказалось, Игорёк больной с детства: страхи, галлюцинации, бессонница, голоса в голове, вспышки гнева и агрессии. Сейчас он уже не казался таким страшным. Он сидел, сгорбившись, опустив глаза, сложив вместе ладони, просунул их в пах меж сцепленных ног и сказал всё тем же шепелявым голосом:

— Я не хотел тебя обидеть, ты не злись. — Он говорил быстро и непонятно, при этом через каждое слово, втягивая воздух сквозь зубы. — Ты знаешь, ты знаешь — продолжал он, — я бы тебе, я тебе ничего бы не сделал. Это всё Валерка, — кивнул он в сторону санитара и потёр друг о дружку ладони.

Тем не менее, лёгкая тревожность не оставляла Давида.

Он поднялся с кровати, как только Игорь убрал руку с его плеча. И в этот момент Додик заметил, как чудовище-Игорёк, угрожавший ему изнасилованием, вздрогнул, втянул голову в плечи и одёрнулся чуть в сторону.

«Да, он сам боится», — пронеслось в голове у Давида. Он боялся, что Додик сейчас, наотмашь, зарядит ему подзатыльник, а то и что хуже. Такое решение приятно удивило Давида, и рука его машинально занеслась вверх, что бы завершить ситуацию в предполагаемом русле. Но тут он услышал резкий окрик санитара:

— Эй, Додик, ща в глаз дам! Ну-ка, в койку!

Давид вздрогнул и опустил руку.

Но, вздрогнул не от окрика, а оттого, что осознал происходящее с ним. Он увидел сейчас позу несчастного Игоря. Не жуткого монстра, сумасшедшего убийцу, а несчастного, согбенного душевной болезнью и чёрствостью людской, человека.

Додик увидел в нём существо более несчастное, чем он сам, готовое за сигарету пойти на преступление. Не за дозу, а за обычную сигарету, готового выполнить любые, самые низменные поручения.

Вот отчего он вздрогнул.

Вздрогнул от себя самого.

Опустив руку на плечо Игорю, он мягко, по-дружески похлопал его. Потом подошёл к своей тумбочке, взял оттуда пачку курева, и отдал её Игорьку. Тот не поднимая глаз, но, улыбаясь во весь кривозубый рот, пробасил:

— Спасибо, — глотая согласные. И побежал курить в туалет. Но не успел он дойти до уборной, как раздал всю пачку соседям по палате, потому что каждый, завидев её в руках Игоря, просил угощения, а Игорёк был безотказным малым. Давид с грустью смотрел за происходящим.

Это заметил и санитар Валерка.

— Это что ещё такое?! — остановил он Игоря за руку.

Тот скривил лицо и быстро, быстро, картавя и шепелявя одновременно, стал объяснять, как мог, сложившуюся ситуацию. Завершив тем, что сейчас он пойдёт в туалет и покурит.

Надо сказать, что в психушках, больным, просто так, без надзора, да ещё во внеурочный час, покурить — просто невозможно. Запрещено потому что.

Сигареты им поштучно выдавал санитар, когда выходили на прогулку, или открывали раз в два часа туалетную комнату. Полулегально, сигареты разрешали держать только наркоманам.

Иначе те могли сутками хныкать и ходить за мед персоналом, вымогая табак. Курили они, правда, тоже, как и все — в отведенное время. Но им больше нужно было ощущение сигарет под рукой или запах табака. Это как свобода — у тебя есть и ты можешь воспользоваться в любую минуту… но, правда, только когда разрешат.

Свободолюбивый такой народ — наркоманы.

Санитар Валерка был ещё сам молод — студент второго курса мединститута. Работал недавно. И не успел зачерстветь к чужому горю, часто, на свой страх и риск, позволяя больным, если уж совсем приспичит — покурить. Открывал туалет, и давал зажженную спичку.

— Ладно, — сказал он и открыл четырёхгранником уборную, — чем бы ты прикуривал, спички то у меня?

— Ой, я забыл, забыл я, — топтался на месте и чесал за ухом Игорь, прикуривая сигарету.

Остальные тоже подтягивались к огоньку.