Герой

Давид никогда не сталкивался со смертью. Многие, рассказывали ему, что их друг или подруга «перевернулись», у них на руках, а они, обкумаренные, сидели и тупо бычили, не зная, что делать.

Или, кто ни будь, рассказывал о людях, которых Додик знал когда-то, как Наташку, например, а сейчас те почили в Бозе. Но, что бы лицом к лицу, что называется, видеть мёртвого, такого никогда не было.

Медленно из памяти выплывал образ бледного человека, одетого в чёрный костюм. На его лбу лежал прямоугольный листочек, желтоватого цвета, с какими-то церковными надписями. Ложем человеку, служил струганный гроб, обитый чёрным ситцем.

Давид, был тогда маленького роста. Его глаза были чуть выше уровня гроба, стоявшего на двух табуретках. Додик держал мать за руку. В вокруг толпилось множество людей, в основном женщин. Их головы были повязаны чёрными платками. Многие рыдали, громко выкрикивая причитания. Остальные тихо утирали слёзы уголками повязанных платков, не отрываясь, смотрели на покойника.

Как вела себя мать, Давид не помнил, он и не смотрел тогда на неё. Его зачаровывал человек в чёрном костюме. Огромное любопытство, порождало приподнятость настроения.

Давид был причастен к ранее невиданному им, таинству. Кем был покойный? И почему мать взяла его с собой на подобное мероприятие? Додик не мог сейчас вспомнить. Наверняка, она просто не сумела его уговорить остаться дома. Давидик был довольно таки капризным малышом. Сейчас он не мог вспомнить, был ли он тогда на кладбище вместе со всеми. Он помнил лишь, что потом ел борщ и закусывал его сладким пирожком с вишней.

Детали, сознание вытеснило из памяти.

Страшное воспоминание превратилось в интригующее представление о жизни и смерти. Словно, он, Давид, нисколько не был причастен к окружающему. Находясь, где-то вне времени и пространства, а в чётком понимании того, что подобное может происходить с кем угодно и как угодно, только не с ним, и конечно, не с мамой, друзьями и знакомыми.

Смерть — это то, что приходит, к другим, не знакомым ему людям.

Да и смерть эта была, словно понарошку. Словно, после представления, все актёры, исполняющие роль мертвеца и плакальщиц, вытрут бутафорские слёзы, смоют грим мертвенной бледности, и разойдутся по своим собственным жизням.

Жизням, которых, тоже никогда и нигде, настоящая смерть не касается.

Её, смерти, вообще не существует. Это выдумка взрослых. Безмерно счастливых взрослых. И придумали они её себе, только лишь для того, что бы не быть безмерно счастливыми. Такими же счастливыми, как и он, в далёком, глубоком и почти забытом детстве.

Когда Давид стал взрослым, он теоретически понял, что смерть неизбежна. Но в глубине души, был уверен — неизбежна со всеми, кроме него. Не потому, что он такой классный, а потому, что смерть СЕБЯ, он представить не мог.

С некоторых пор он стал ждать её, как избавительницу. Которая придёт и уведёт его с собой, в другую, заоблачную, лучшую жизнь.

А что если там ничего нет! Нет никакой жизни! Лишь пустота.

Ну и пусть! — Заставлял Давид себя думать, подавляя страх. Пусть там ничего нет. Пусть там нет ничего хорошего. Но, значит, там нет и ничего плохого!!!

Что есть сейчас хорошего для того, чтобы жить?

Почему-то мысли начинали приводить доводы в пользу жизни.

Здесь мать, какая бы ни была, здесь воспоминания, здесь люди, здесь героин, в конце концов, КОТОРЫЙ ПРИНОСИТ УДОВОЛЬСТВИЕ!.. удовольствие… а потом мучения — спорили мысли. Сами с собой, как будто они и не были Давидовыми, как будто существовали помимо его воли. И… всё только для того… чтобы убить страх… страх перед предстоявшим поступком.

Мозги — великая вещь. Борются за собственное существование, даже когда хозяин их сдался перед невыносимостью бытия.

Повинуются лишь животным инстинктам.

Они спорят, оспаривая, только что ими же самими выдвинутые мысли и убеждения, с одной целью — не дать человеку зачароваться перед призраком смерти. Иначе, тот живо приберёт его к своим рукам и разложит на ничто.

На мгновение, он вообразил себе, что не было ни героина, ни материнских слёз, ни Машкиного ухода, что дури своей не было, глупости беспросветной. Он представил себе, что стал обеспеченным, нет, даже очень богатым адвокатом. Что у них с Машкой семья, дети.

Когда-то у него, действительно были такие мысли. Они с Машей только познакомились. К тому времени Давид не успел ещё спасти Мишку от смерти в институтском сортире.

После второго свидания и прогулки по вечернему городу, он пришёл домой и, приняв душ, плюхнулся в кровать. «Маша, Машенька, девочка моя», — вертелись мысли, кружа голову. «Ты моей будешь всегда… я сделаю тебя счастливой…»

В эту ночь ему снились сны. Сны о счастье. Сны радостные и цветные. Сны, после которых просыпаешься, и хочется жить. Жить, чтобы всё увиденное сделать явью.

Он проснулся раньше будильника. Живенько проделав весь утренний моцион, устремился в институт — навстречу своей вселенской любви.