Герой

Нет, теперь ему до боли захотелось простить свою инфантильную мать. Простить ей то, что она так и не смогла стать его настоящей матерью. Попросить прощения у неё за свою жизнь, за то, что он не посадил дерево, не вырастил сына, предал любимого человека.

Середина зимы, едва после Нового года. Давид шёл вместе с Кузей, таким же наркоманом. Они познакомились в одном из подъездов, где обычно собирался народ поширяться, если не было хаты.

Они шли к барыге. Как звали того барыгу, уже не вспоминалось, не хотелось, наверное. Но точно это был не Мишка, и не другие отбывавшие на зоне дилеры. Так, левый одноразовый петух.

Барыга стоял под аркой, где условились, и шелестел в кармане пакетиками с порошком. Курил беломор, сплёвывая через зубы. Так вот старомодно, не стильно сплёвывая.

— Хай гай, — крикнул он им, завидев первым.

Неопытный был барыга, оттого быстро сел.

Давид и Кузя подошли к нему. В подворотне было темно. А находилась она, как раз, недалеко от университета, в котором Додик имел честь учиться на юрфаке, когда-то давно, к тому времени, в прошлой жизни.

Пока шёл обмен: деньги — порошок. Барыга присвистнул:

— Уау, вот это цыпочка! Стой мамзель, я тебя хочу.

Девушка уже прошла мимо. Лица её было не видно. Она ускорила шаг.

— Ладно, ребята, валите отсюда, — пробурчал барыга, — я сегодня занят.

Давиду показалась знакомой походка девушки, рост, телосложение, но и только. А и какое дело ему было до этой девушки, если в кармане приятно похрустывала доза. Сейчас нужен был подъезд и немного кипячёной воды, в конце концов, сойдёт и туалет, как это делал незабвенный друг и учитель.

Они удалились от места, каждый в разных направлениях. Давид только слышал удаляющийся стук девичьих каблучков и идиотские крики: «Стой киска».

Девушка закричала, что-то знакомое было в её голосе, что Давид понять не мог. Он ещё раз услышал её сдавленный крик, шум захлопнувшейся дверцы автомобиля, и продолжил движение в сторону подъезда пятиэтажки. «Пропала, девка, бедолага», — подумалось ему, — «Что поделаешь, такова жизнь», — продолжал он философствовать.

На утро, ему позвонила мать Маши. Она никогда этого не делала. Более того, она запретила, к тому времени, звонить и самой Маше на его телефон.

— Давид, — спросила она, — скажи, Маши у тебя вчера не было?

— Маши? — Давида подламывало. Он не успел ещё с утра вмазаться. — Какой Маши?

Женщина зарыдала в трубку. Человеческое, сквозь боль и холодный пот, проснулись.

— А что случилось? — спросил Додик.

— Она в больнице, — лепетала женщина, — её изнасиловали.

В трубке на мгновение воцарилась гробовая тишина. А потом:

— Это ты, подонок, и твои дружки?! — закричала Машкина мать.

Давида с головы до ног, ошпарило ледяной струёй совести.

— Ну, что вы… я… я… не знал ничего, зачем вы так… где она? О, боже!!!

Глаза Давида наполнились слезами, а грудь разорвало, вдруг в крике горечи и отчаяния.

Так, значит, это она вчера была у арки — пронеслось в его голове — значит, он позволил, чтобы всё так произошло. Позволил, молчаливо отстраняясь от ситуации?!

Давид бросил трубку, оделся и полетел в квартиру барыги. Он не был там никогда, но приблизительно знал адрес.

Через сорок минут он был у нужной квартиры.

Упав на кнопку звонка, он ждал около минуты.

Дверь отворилась на цепочку. Давид собрав все силы — рухнул на неё, выломав, вместе с петлями, упал на хозяина, и стал бить его кулаками по лицу.

— Так, это ты, сволочь, это ты?!

— Что, что? — не понимая, кричал человек, придавленный тяжёлой, дубовой дверью.

— Кого ты вчера затащил в машину, ублюдок, что ты с ней сделал, гад?!

Давид мутузил его кулаками, превращая лицо в однородную массу.

Из глубины комнаты, закутанная в простыню, вышла девушка. Очень похожая на Машку ростом, цветом волос, и даже голосом, девушка.

— Я сейчас вызову милицию! — закричала она.

— Не надо милиции — остановившись враз, сказали оба.

Давид тупо смотрел на неё.

— Ты дурак, что ли? — мычал барыга, утирая окровавленный нос. Я никого не тащил силком. Она сама поехала. Правда, Лида, — он указал на девушку. — А, что, она твоя? — в голосе барыги слышалось что-то язвительное.

— Я его вообще не знаю, — пищала Лида, видимо, по привычке.

Давид не извинился и вышел из пустого дверного проёма. Он шёл, и думал о Маше. А если бы это была она?! Смог ли бы он остановить происходившее тогда, держа порошок в кармане? Или отдал бы девушку на растерзание?!

И как Машка…

Такая маленькая, худенькая…

У кого поднялась рука причинить ей боль?!

У какого-то подонка…

А кто-то видел и молчал…

Слава богу, к ней не пускали врачи, потому что Давид страшился увидеть её плачущую, беззащитную и в синяках.

С одной стороны, его колола совесть, а с другой, приласкало то, что в тот вечер с барыгой была не Маша на самом деле, а какая-то шлюшка, капризничающая перед очередным трахом. В тот вечер не насиловали — а просто, продавали любовь.

Крики и лёгкое сопротивление, имевшие место, были просто набиванием цены.

Машка, быстро оправилась, и даже, не взяла академ, насколько Додику было известно, а уж что там произошло, и как, Давиду знать не хотелось.