Спустя 2 часа я приехал домой. В квартире стоял привычный запах духов. Ее духов. На постели лежала Ее бежевая пижама, на тумбочке – неубранная косметика. Там же стояла кружка с недопитым чаем; на кухонном столе лежали учебники и мои утренние вычисления. Я зашел в спальню и лег на койку. Заснуть мне так и не удалось: в комнате была гробовая тишина, к которой я не привык. Ночь, казалось бы, длилась вечно. Телефон разрывался от звонков и сообщений, – вибрация иногда прерывала тишину. Через два дня должны состояться похороны. Я достал альбом с нашими совместными фотографиями, медленно перелистывал страницы, вспоминая каждый момент, проведенный с Ней. На обложке вклеено наше любимое изображение, сделанное в Советском парке: на фоне зеленых елей Лиза обнимала меня, улыбаясь так искренне и нежно. Серо-голубые глаза блестели, как нефрит на солнышке, а на розовых щечках виднелись привычные мне ямочки.
Я отложил альбом в сторону, лег на застеленную кровать и попытался заснуть, чтобы не думать о том ужасе, произошедшем днем. Утром я проснулся от чувства тревоги, сердце бешено колотилось, руки тряслись, голова очень сильно болела. Мне не хотелось ничего кроме того, чтобы снова заснуть. Выпив стакан воды, я лег обратно в постель. Тут же зазвонил телефон. Мне не хотелось брать трубку, но это была мама Лизы, поэтому пришлось встать(как бы это не было трудно) и ответить на звонок.
–Доброе утро, Наталья Николаевна, – произнес я осипшим голосом.
– Сереженька, здравствуйте, – ответила та. Ее голос дрожал, в горле, вероятно, присутствовал ком, не дававший слезам бесконечно катиться из глаз. – Завтра в 10. Куда ехать – знаешь, – отрезала она и повесила трубку, не дождавшись моего ответа.
Я убрал телефон под подушку и незаметно заснул. Мне ничего тогда не снилось, лишь было ощущение, что не сплю, а нахожусь в реанимации. Я слышал невероятно громкое пение птиц, разговоры соседей и чувствовал, как меня морозило, хотя в доме было невыносимо жарко, однако, я не смог ни встать, ни открыть глаза. Через мгновение послышалась противная вибрация – будильник. На часах было 8 утра. Сегодня 4 января. Эти 2 дня прошли быстро и незаметно. Кажется, я был в бреду. Повалявшись в кровати еще 20 минут, пошёл умываться. В зеркале я видел совсем другого человека: я бледен, как смерть, под пустыми, безжизненно-красными глазами виднелись синяки; коричневые волосы, на которых заметны несколько седых волос, были настолько сальными, что уложить их было невозможно. Умывшись, я зашел в кухню – выпил стакан воды. Затем надел черный костюм, накинул верхнюю одежду и направился к выходу. На улице стоял сильный мороз, которого я не чувствовал. От света фонарей болели глаза. Навстречу шла женщина с пустым ведром – не к добру.
– Серёжа, здравствуй, – поставила она ведро подле. Я не сразу узнал соседку, поэтому где-то минуту смотрел в ее тусклые глаза.
– Здравствуйте, – мне очень хотелось поскорее уйти, но девушка продолжила разговор:
– Примите мои соболезнования…Как мама Лизоньки?
У меня не было желания разговаривать с девушкой, я не хотел даже отвечать ей, поэтому вежливо объяснил, что тороплюсь. Она лишь махнула рукой и произнесла тихо: «Ступай с Богом».
Через 20 минут я находился на одном из кладбищ Петропавловска. Там было серо, над могилами пролетали черные вороны, вдалеке выла стая собак, а гнетущую тишину часто прерывали разговоры людей в черных костюмах. В толпе я отыскал маму Лизы, женщину 48 лет, она выделялась своей пухлотой и низким ростом, глаза ее – темно-зеленого цвета, ближе к болотному, на ушах висели черные сережки в виде клевера; длинная чёлка закрывала ее широкий лоб; нарисованные черным карандашом брови немного стерлись, тушь потекла из-за слез. Она была одета в черный костюм, который отлично сочетался с расстегнутой темной курткой. Я стремительно подошёл к ней и опустошенным голосом произнес:
– Здравствуйте…