Бабочка из света начала меркнуть, рассеиваясь, как дым на ветру.
– Красивая… в этом страшном… уродливом мире… не важно… я… обнаружил… она моя.
Бабочка слилась в каплю.
– Моя прекрасная бабочка…
Капля побледнела, рассеялась, остался только бело-голубой луч фонаря.
Глаз Маста закрылся.
Мальчик опустил голову. Лицо щипало. Ладонь горела, до судорог сжимая исцарапанный корпус фонарика. Мальчик вдохнул раз-другой и стиснул челюсти так крепко, что стало больно глазам.
Какое-то время он не слышал ничего, кроме хриплого бульканья и свиста – это Маст пытался вдохнуть.
Потом, не в силах поднять глаза на умирающего, мальчик выдавил:
– Так это, сука, розыгрыш?
Он вскочил, трясясь словно в припадке.
– Вот это? Это твое сокровище? – Его голос поднялся до крика. – За ним ты охотился целых тридцать лет, ты, придурок гребаный? Ха, тоже мне сокровище! Ты, больной на всю голову кусок дерьма, я же тебе почти поверил, слышишь?
Он замахнулся фонариком, дрожа от неутолимой жажды врезать тяжелым корпусом по горелой черепушке Маста.
– Ты, нюхач паршивый, утырок, тебе повезло, что ты подыхаешь, слышишь? Клянусь, я бы тебя сам поджарил… Ты, ты… Чтоб тебе провалиться! Ушиби тебя Господь!
Слова изменили ему. Он смахнул слезы, зарычал, вскочил, приготовился побольнее пнуть кусок мяса…
Но замер.
И неподвижно стоял в тишине ТОСКи.
Настоящей тишине, нарушаемой лишь тонким посвистом ветра в разбитом окне, еле слышным урчанием автомобильных турбин где-то на улице и далеким воем патрульной машины.
Влажное клокотание…
Стихло.
Натан Маст стал просто куском горелого мяса.
Хари так разозлился, что снова хотел пнуть его.
А смысл?
– Хрен с ним. Сдох, и хрен с ним, – буркнул мальчик себе под нос, торопливо оглядываясь в поисках того, что можно стырить.
Все, хватит с него халявы, раз попробовал, и будет.
Назавтра он взял неплохую цену за стволы, снятые с двух мертвых копов в квартире Маста, а еще через день ему отвалили даже больше за их удостоверения. Хватило почти на месяц ренты. Неделю-другую он и его чокнутый папашка были почти в шоколаде: даже ели нормально, как все.
Следующая вылазка принесла ему новые очки ночного ви́дения, и он сразу выбросил старый фонарь, на который ему тошно было глядеть.
Студию Центр он старательно обходил стороной. Но знал, что долго не продержится.
Еще тысячи раз мальчик ходил на дело. Случалось, его ловили. Иногда били. Иногда бил он сам. Годы спустя он нашел иной способ заработать на жизнь себе и своему старику. Но этот способ оказался куда рискованнее прежнего. Мучительнее.
И страшнее.
Но иногда, беззвездной ночью или раскаленным днем, пьяный или избитый до полного бесчувствия, а то и немой от горя, короче, в самые тоскливые моменты своей опасной, трудной и страшной жизни он приоткрывал в глубине своего черного сердца крохотный уголок, где по-прежнему трепетала цветными крылышками бабочка, сотканная из света…
Интервью с Мэтью Стовером
И.