Герои умирают

А: Я не знаю, в чем различие. Могу только сказать, что́ мне нравится в одной книге и что в другой. Прежде всего герои. Именно с них начинается любая моя книга: мне становится интересен герой, и я придумываю для него историю, в которой он – или она – сможет показать себя во всей красе. Когда я начал писать «Iron Dawn», мне очень понравился персонаж, который придумала моя жена, Робин Филдер, – это наемница из страны пиктов, женщина-воин по имени Барра. Вообще-то, я уже давно обдумывал историческое фэнтези на основе «Илиады» Гомера, но тут появилась Робин со своей Баррой, в которую я просто влюбился. Она и стала главной героиней моей новой книги. Вообще-то, героев трое, и все трое – экспатрианты, живущие в чужой стране, среди чужого народа, причем Барра самая экзотическая из них: воительница из такой далекой страны, что многие считают ее вымышленной, и в то же время именно Барра чувствует себя в чужом для нее мире как дома. То есть она чужая и в то же время своя, именно в ней заключена связь между разными культурами, каждая из которых по-своему интерпретирует эту историю. Барра говорит на языке этой страны; она отлично знает город, потому что там живет местная семья, которая приняла ее в свой дом, и именно страстное желание Барры защитить эту семью и город становятся главной движущей силой сюжета. Характер интересует меня только тогда, когда в нем есть и страсть, и ярость; о светлоликих юнцах и юницах, над которыми с самого рождения тяготеет загадочная судьба, пусть пишут другие, их и без меня хватает. И это, кстати, наводит меня еще вот на какую мысль: мои первые книги не о борьбе Света и Тьмы, Добра и Зла. Они о людях, которые жертвуют собой, чтобы защитить свои дома и семьи, а еще они о Барре, которая, к несчастью для себя, не умеет отделять эмоции от работы. Вообще, идея противостояния Добра и Зла как абстрактная моральная дихотомия появляется в истории только с Зороастром, то есть лет на пять-шесть позже времени действия моих книг. Барра, кстати, отвечает на вопрос о добре и зле так: «Среди прочего вот чему я научилась за минувшие годы: если человек – твой враг, то это еще не значит, что он обязательно плохой человек».

И. Именно это особенно привлекает меня в «Герои умирают»: здесь ты создаешь неоднозначных персонажей, которых ставишь в ситуации, ну, скажем так, сложного морального выбора, что, вообще-то, нехарактерно для фэнтези. Может быть, в этом и заключена твоя сила как автора?

А. Я понятия не имею, в чем моя сила. Судя по письмам читателей и отзывам критиков, люди любят в моих романах совсем не то, что я сам считаю их сильными сторонами. Скажу так: я стараюсь быть точным в деталях, я люблю моих персонажей, а зло для меня – вопрос точки зрения. Ни один человек на свете не считает себя плохим; возьмите хотя бы серийных убийц, комендантов нацистских концлагерей или тех, кто устраивает этнические чистки, – что, кто-то из них считает себя злодеем?

И. Ну, кроме тех случаев, когда это им по кайфу. Хотя Гитлер никогда не считал себя злодеем, скорее наоборот. Но есть ведь другие, те, кто сознательно встает на сторону зла и даже готов сделаться его воплощением. Как там сказано: «Лучше царить в аду, чем служить в раю…»

А. Ну, это уже из области аберрантной психологии, а не метафизики. Твоя цитата – из «Потерянного рая», а там Люцифер – трагический герой, мощный характер, но с большим дефектом. В чем он? Да в том, что герой отказывается делать то, что ему велели. Но для сознания более современного, чем у Мильтона, это скорее достоинство, чем порок. А в свете трагического опыта двадцатого века и вовсе добродетель. Вспомнить хотя бы отговорку, которую так часто повторяли на Нюрнбергском трибунале: «Я только выполнял приказы». Так вот, я в моей книге хочу показать одно: у реальности нет морального измерения.

Мораль – это сугубо человеческая придумка, призванная поддерживать общественный порядок в рамках определенной культуры. Я не говорю, что мораль не нужна, нет, она нужна и полезна, просто не надо притворяться, будто она проистекает из указаний некоего сверхъестественного существа. Если мы говорим себе: это плохо потому, что так говорит мой папа (Бог, Иисус, Мохаммед или кто угодно), то мы ведем себя как дети. И если поведение другого не нравится нам потому, что оно отвратительно, или потому, что мы сами не позволяем себе подобного, притворяться, будто оно продиктовано им какой-то злобной суперсилой, значит просто переводить стрелки: «Дьявол заставил меня так поступить».