Герцогиня

— Желаете продолжить, мистер Тал? Что ж, теперь… да, теперь можно продолжать сколько угодно. И, колечко вот, возьмите. Передадите другу своему, — протянула кольцо на ладони.

Максимус молча взял его, положил на подлокотник дивана, и продолжил свое занятие.

В итоге Лина осталась стоять совершенно голой посреди гостиной, но почему-то было безразлично. Она только ойкнула болезненно, когда Максимус ловко подхватил ее на руки и понес.

Все-таки там по-прежнему и саднило, и болело.

Она обессиленно откинула голову и закрыла глаза. Пусть… делает все, что хочет. Главное, чтобы потом оставил в покое.

Но Максимус осторожно усадил ее в большую медную ванну, полную теплой воды. Лина облокотилась на высокий бортик. От воды поднимался пар, пряча от всего мира, усыпляя.

— Я позову лекаря, — вдруг сказал Максимус.

Это было первым, что Лина от него услышала.

— Не нужно, — зевнула, прикрыв глаза, — к чему?

— Он тебя осмотрит.

— Не нужно, — в ней волной поднималась злость, — я хочу это… запомнить хорошенько. Чтобы, мистер Тал, знать, чего можно ожидать от вас.

— Кто донес Дамиану? — короткий, хлесткий вопрос.

— Не знаю, — она улыбнулась, — но даже если бы никто не донес… Разве тогда… ты уверен, что поступал правильно?

Ей было плохо его видно из-за клубов пара, но почему-то показалось, что Максимус резко передернулся. С усилием провел пальцами по ежику совершенно седых волос.

— Я поступал неправильно, — негромко сказал он, — я не буду оправдываться.

— Скотина, — вздохнула Лина, — какая же ты скотина…

Он не ответил.

Потом Лина лежала в ванной, а он осторожно мыл ее мягкой губкой, стараясь не касаться тех мест, на которых остались черные кровоподтеки. Он вымыл ей голову душистым шампунем с ароматом цветущей сирени, смыл пену, черпая воду деревянным ковшом. Спросил едва слышно:

— Тебе лучше?

Лина не ответила. Смыть грязь снаружи еще не значит смыть ту же грязь изнутри.

— Я уложу тебя спать.

— С собой, конечно же?

Снова нет ответа.

Максимус куда-то ушел, а вернулся с пушистым банным халатом в руках. Снова подсунул руки Лине под мышки, поставил ее на ноги, как ребенка, затем старательно укутал в халат и, подхватив на руки, снова понес. Вверх по деревянной лестнице.

Осторожно опустил на постель и, не снимая халата, укрыл одеялом до подбородка.

Лина из-под опущенных ресниц следила за тем, как Максимус расхаживает туда-сюда по спальне. Двигался он… как хищник. Мягкие, текучие движения.

— Можно попросить? — прошептала она, даже не надеясь, что ее услышат.

Максимус опустился на колени рядом с кроватью. В потемках его глаза казались почти черными, губы — решительно сжаты в линию.

«Что-то надумал», — вяло подумала Лина.

Но, по большому счету, ей было все равно.

— Верни кольцо Дамиану, — прошептала, — свадьбы не будет.

Макс

…Он молчал, ибо говорить было нечего.

В самом деле, что изменит банальное «прости, сам не знаю, что на меня нашло»?

Теперь уже ничего.

Там, в парке… Просто не совладал с собой, дал волю давно копившейся злости. Он ведь так боялся, что с ней случится что-то плохое, искал ее в борделях и притонах, а встретил — невестой Дамиана Вилмера. И сорвался. Смешно… до слез.

Сам привел ее к тому самому «плохому», чего боялся.

Максимус, чувствуя на себе пристальный взгляд, подошел к бюро в углу, достал оттуда заветную склянку, отмерил в рюмку положенные десять капель. Потом налил в стакан воды из графина, снова вернулся к кровати. Невыносимо смотреть на разбитое, распухшее лицо. Глаза превратились в щелки. Губы потрескались от крика.

Хочется подхватить ее на руки, прижать к себе, выпить всю боль… но — нельзя. Ни теперь, ни когда-либо еще. Потому что сам он — причина происшедшего, а такое не прощают.

Он осторожно подсунул руку под горячий затылок, приподнял голову.

— Пей.

— Что это?

— Это снотворное, чтобы ты поспала. Так быстрее вернутся силы.

— Зачем? — убийственное равнодушие в надтреснутом, сорванном голосе.

— Потому что ты всем нужна сильной и здоровой.

— Зачем? — девушка повторила вопрос.

— Пей, или мне придется поить тебя силой.

Она лишь усмехнулась, коснулась губами края рюмки. Снотворное — отвратительно на вкус, его нужно глотать быстро. Анджелина-Мария цедила его долго, по щекам покатились слезы.

— Теперь воду, — он поднес ей хрустальный стакан.

Ее взгляд стремительно делался мутным. Сон накатывал необоримой волной, и через несколько минут наследница Эттарских земель задышала глубоко и спокойно.

Максимус потоптался на месте, собираясь с мыслями, и побрел вниз.

Плеснул себе отличного мелебрского рома, развалился на диване и закрыл глаза.

Там, на третьем этаже, в его кровати сейчас спал прекрасный цветок, который был безжалостно сорван и смят. Который уже не выправить никак, равно как никогда бесследно не склеить разбитую чашку.

«Черти тебя дернули поговорить с ней», — вяло размышлял Максимус, — «поговорить, конечно, стоило… но не тем вечером. Как-нибудь потом, днем… Скотина ты бессовестная. Как теперь жить-то будешь?»

И сам себе ответил — а никак.