Герцогиня

А когда снова их открыла, увидела Максимуса в опасной близости от себя. Мужчина стоял на коленях перед кроватью, положив руки на постель, а подбородок — на сцепленные пальцы рук, и, не мигая, смотрел на нее.

— Уходи, — выдохнула Лина, — я хочу побыть одна.

Он молчал, и от этого напряженного, требовательного и словно обвиняющего молчания Лине сделалось совсем плохо. Она уткнулась в подушку и расплакалась.

Ощутила, как Максимус легко подхватил ее на руки, посадил к себе на колени, и, зарывшись пальцами в волосы, прижал голову к плечу.

Лина хотела выкрикнуть, что все это — из-за него — но промолчала. Рано или поздно Дамиан все равно получил бы свое. А если бы они поженились, то на вполне законных основаниях. Просто… вспоминать о той ночи не хотелось. И еще не хотелось смотреть на ребенка, который будет повторять черты ублюдка-аристократа.

— Анджелина, — едва слышный, бархатный шепот, — послушай меня. Ничего ужасного в том, что случилось, для тебя нет.

— То есть, ты полагаешь, что ребенок от насильника — это хорошо и правильно? — пробубнила в воротник его рубашки.

Руки Максимуса дрогнули.

— Нет, конечно же, нет. Но, если рассуждать здраво, ты можешь родить ребенка, отдать его кормилице и видеть раз в год. Твое положение позволит тебе не тяготиться нежеланным ребенком…

— Я вообще не хочу, чтобы он рождался. Я не хочу давать продолжение проклятому роду Вилмеров.

Она почувствовала прикосновение мужских губ к макушке и съежилась. Нахлынул страх. А вдруг он… сделает сейчас то же, что Дамиан? Ведь тогда, в парке… еще немного, и…

Глупые мысли, которые надо гнать прочь. Когда Максимус трезв — а с некоторых пор он трезв всегда — ничего такого себе не позволяет.

К тому же, теперь можно ничего не бояться. Вообще ничего.

— Послушай меня внимательно, — едва слышно произнес Максимус, — мне не нравится говорить об этом, но ты все же послушай… Доктор Вейн, тот, что тебя тогда осматривал, оставил мне средство, которое решит все твои проблемы. Десять капель в воду.

Лина вяло пошевелилась в его руках, подняла голову — чтобы увидеть упрямо сжатые губы.

Прошептала:

— Ты дашь мне это средство?

— Да, — сказал Максимус куда-то в пустоту, не ей, — но я хочу сказать тебе еще кое-что, Анджелина. Если ты оставишь ребенку жизнь, то этим самым ты сделаешь самую большую гадость его отцу, а заодно и дяде.

— Это почему же?

— Потому что по крови ребенок будет претендовать на правление обоими герцогствами, а принадлежность крови подтвердит любой маг Поиска. А ты, как мать наследника двух герцогств, по закону имеешь все шансы стать регентом, потеснив Вилмеров. Нужно только сообщить о происходящем во Всеангельское собрание.

— Но Вилмер-старший еще жив…

— Но своих детей у него нет, все умерли… И у его племянника тоже детей нет. И прочих кровных наследников тоже нет. Поэтому думай, хорошо думай, Анджелина. Если надумаешь, капли Вейна всегда в твоем распоряжении.

Лина вздохнула и снова положила голову на твердое плечо. Потом тихо уточнила:

— А я правда смогу отдать ребенка кормилице? Боюсь, что просто не смогу… быть для него матерью, понимаешь? Господи, да что я говорю… Я не хочу, чтобы у этого подонка был ребенок…

Максимус упрямо мотнул головой, затем осторожно пересадил ее так, что их глаза оказались на одном уровне.

— Ты… когда-нибудь простишь меня?

Лина сглотнула. В серых глазах разливался океан боли. Впрочем, это было всего лишь отражение того, что испытывала она сама.

— Я не знаю.

— Думаю, что скоро меня уже здесь не будет, — хрипло сказал Максимус, не отстраняясь, — обещай, что не будешь делать глупостей. Обещай, что не наложишь на себя руки. Что не будешь геройствовать зря. Что выйдешь замуж за хорошего человека.

Девушка усмехнулась.

— Не уверена, что могу обещать. Особенно последнее.

— Прекрати. Мне хочется тебя запомнить герцогиней Линтон, а не глупой курицей.

Лина еще раз всхлипнула и почему-то улыбнулась сквозь слезы.

— Анджелина, — прошептал мужчина.

И накрыл ее губы своими.

Она даже не сопротивлялась, позволяя ему себя целовать. Но в поцелуе не было страсти — только щемящая, болезненная нежность.

«Наш первый поцелуй должен был быть именно таким. А теперь между нами навсегда та ночь», — успела подумать Лина, прежде чем Максимус отстранился.

Потом он молча переложил ее на кровать, убрал упавшие на глаза прядки. Очертил подушечкой большого пальца линию губ и, резко выпрямившись, вышел из комнаты.

Макс

… С трудом восстанавливая сбившееся дыхание, он размашисто шагал по коридору. В висках пульсировала боль, а вместе с ней, словно маятник — «ребенок от Вилмера. От Вилмера… ребенок…»

И одновременно с этим — невозможное, неповторимое ощущение ее мягких губ. Вкус карамели и малины. Шелковая кожа. Фантастические глаза, в которых не было места ничему плохому, лишь свет — который она несла в этот мир, а он позволил растоптать и забросать грязью.

Максимус судорожно выдохнул, зажмурился на мгновение.

Запомнить все это… навсегда. Ведь ничего подобного больше не случится.