Гибель Осипа Мандельштама

Ответ: В Ленинград я ездил для того что бы получить материальную поддержку от литераторов. Эту поддержку мне оказывали Тынянов, Чуковский, Зощенко и Стенич.

Вопрос: Кто оказывал Вам материаль­ную поддержку в Москве?

Ответ: Материальную поддержку мне оказывали братья Катаевы, Шкловский и Кир­санов.

<…>».

Этот допрос наблюдал, спрятавшись между двойными дверями, Павленко, который оказался другом следователя. Для него это был спек­такль, который он пересказывал многим: как Мандельштам был растерян, как у него спадали брюки и он смешно хватался за них и т. д.

Надежда Яковлевна относит этот факт к допросам 1934 года. С одной стороны трудно поверить в возможность подобного любопытст­ва: тогда висела над всеми тень Сталина, при­давливала его личная резолюция. Сейчас же все было проще, у Павленко была своя роль в спек­такле. С другой — Эмма Герштейн, друг семьи Мандельштамов, вспоминает со слов Осипа Эмильевича:

— Он стал мне рассказывать, как страшно было на Лубянке. Я запомнила только один эпизод, переданный мне Осипом с удивитель­ной откровенностью: «Меня подымали куда-то на внутреннем лифте. Там стояло несколько че­ловек. Я упал на пол. Бился… вдруг слышу над собой голос: — Мандельштам, Мандельштам, как вам не стыдно?— Я поднял голову. Это был Павленко».

Рассказывать Мандельштам мог только пос­ле первого ареста и допросов в 1934 году.

Значит, Павленко был причастен оба раза: в 1934-м — соглядатай, в 1938-м — содоносчик.

Лист дела 24.

«Выписка из протокола Особого совещания при Народном комиссаре внутренних дел СССР от 2 августа 1938 г. <…>

Постановили: Мандельштам Осипа Эмильевича за к.-р. деятельность заключить в исправтрудлагерь сроком на ПЯТЬ лет, сч. срок с 30/IV—38 г. Дело сдать в архив.

Выписка направлена: Бут[ырская] т[юрьма] 16.VIII. 1938 г. для направления в Колыму».

Дело поэта слушали по очередности 77-м. Если учесть, что за день прогоняли до 200 дел, то приговор ему вынесли где-то в полдень — «самый магический, мифический и мистический час суток, как полночь» (вспомните Цветаеву).

Подпись: «Отв. секретарь Особого совеща­ния И. Шапиро». Последняя шипящая.

Глава 6

После приговора ОСО Мандельштама пере­вели в Бутырскую тюрьму, там формировали эшелоны в лагеря, которые уже покрыли страну густой сетью,— Свитлаг, Сиблаг, Бамлаг, Норильлаг, Вяземьлаг, Ухто-Печерский лагерь, ББК (Беломоро-Балтийский канал)… В нескон­чаемой очереди ожидал своей участи Осип Эмильевич и в ожидании этом провел в Бутырках более месяца.

Бутырки — не Лубянка. Там он был под­следственный, здесь — осужденный, там — еще невиновный, здесь — враг. Там в одно-двух­местной камере была у него постель, висели на дверях правила внутреннего содержания: за­прещается, предоставляется, имеет право. За­варной чай утром и вечером даже имел запах. Каши и супы — сносные для неработающего. Вполне добротный туалет в углу — закрывался. Выдавали туалетную бумагу. В Бутырках же, в общей переполненной камере, сидело человек триста. Нар было немного, и на них распола­гались те, кто выходил из камеры смертников, остальные тесно, спиной друг к другу, сидели на каменном полу. Новички — у параши, круг­лой высокой бочки ведер на 40. Уводили — приводили, очередь передвигалась, но щуплого, беззащитного поэта вполне могли держать у параши сколько угодно. Старались ходить на оправку ночью, но прихватывало и среди дня, устраивались у всех на виду под улюлюканье и ржание камеры.

Все же от тюрьмы в зону переход был, можно сказать, постепенным, поэтому сердце не остановилось до срока.

«Он (Мандельштам.— Авт.) совсем седой, страдает сердцем <…>. Ходить не может — боит­ся припадка, не отпускает от себя ни на шаг жену, говорит сбивчиво» (из дневника Ю. Слезкина).

«Осип плохо дышал, ловил воздух губами» (Анна Ахматова).

Таким запомнили его современники перед вторым арестом, таким, если не хуже, погру­жали его в эшелон.

Лев Гумилев незадолго до своей смерти ус­пел рассказать мне, как несколько месяцев жил в Москве у Мандельштама:

— Это был безумно не приспособленный к жизни человек. Он не знал, как пройти по Москве,— куда ехать, куда идти, путался в трамваях даже возле дома.