Гибель Царьграда

— А как же ты, геронта? — кричит юноша и просыпается...

Не во сне, а наяву тревожно гудели колокола монастырской звонницы. Им вторили колокола по всему городу. В косых столбах света, падающих сквозь высокие перепончатые окна мастерской, весело крутилась золотая пыль. Никита сидел там же, где и застал его сон: за рабочим столом учителя...

Выходит, он провёл здесь весь остаток ночи. А как же отпевание? Неужели он пропустил его? И этот колокольный звон колоколов. Значит, случилось что-то страшное, а он всё проспал!!!..

В отчаянье Никита вскочил и выбежал из мастерской в опоясывающую двор галерею с тонкими витыми колоннами. Её каменный пол был весь усыпан обломками веток, листьями, светлыми пятнышками цветочных лепестков — напоминание о ночном ливне. Сладко пахло розами и мокрой землёй. Из-за цветущих кустов, в эту весну поднявшихся почти вровень с колоннами, юноша не сразу увидел, что происходит на залитом солнцем дворе.

А происходило между тем страшное: в распахнутые ворота монастыря, сверкая доспехами и обнажёнными клинками, вламывалась разъярённая толпа. Турки! Несколько оказавшихся на их пути монахов были безжалостно изрублены саблями и затоптаны.

«Так, значит, сон был вещим? Значит, ОНИ всё-таки захватили город!?» — закружилось в смятенной Никитиной голове.

В безотчётном порыве, стараясь на обращать внимания на разрастающиеся за спиной топот и крики, он бросился обратно в мастерскую, где схватил со своего рабочего стола икону святого Георгия Победоносца (сразу же после разговора с заказчицей Никита перенёс её из монастырской лавки обратно в мастерскую). Схватил, прижал к груди и тут только осознал, что почти кричит молитву Честному Кресту Господню: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящие Его. Яко исчезает дым, да исчезнут; яко тает воск от лица огня, тако да погибнут беси от лица любящих Бога...»

В этот момент в мастерскую ворвался турок. Он показался Никите огромным. На грязном, залитом запёкшейся кровью лице страшно блестели воспалённые глаза. В руках — полумесяцем изогнутый меч, за спиной — лук, похожий на кривой растущий прямо из левого плеча рог. В мгновение ока, с грохотом опрокинув по дороге несколько столов, подскочил турок к юноше и занёс над ним свой окровавленный клинок.

— Господи! — только и успел вскричать Никита и инстинктивно закрылся от удара иконой. Собственная жизнь показалась ему вдруг тоненькой, до предела натянутой ниточкой...

7

А дальше случилось невероятное: страшный турок вдруг опустил саблю и хрипло прорычал по-гречески:

— Мне нужен Квартал венецианцев! Знаешь такой?

До Никиты не сразу дошёл смысл обращённых к нему слов, но тут его схватили за шиворот и как следует встряхнули. Налитые кровью глаза почти вплотную приблизились к лицу юноши.

— Покажешь?!

— Да-да! Покажу! — испуганно вскричал тот, ещё крепче прижимая к себе икону. — Только, пожалуйста, не убивай меня!

— Именем Господа нашего Иисуса Христа клянусь, что не причиню тебе зла, грек, если ты покажешь мне дорогу!

Сказав всё это, турок потащил смятенного послушника на двор.

А там было ещё страшнее. В каменной чаше фонтана, мирно журчащего неподалёку от входа в храм, лежало тело какого-то монаха. Ряса на спине несчастного вздулась чёрным пузырём, а изливающаяся из чаши вода была красной от крови. Подойдя поближе, Никита с ужасом узнал в мёртвом заведовавшего монастырской лавкой Никифора. Рядом с фонтаном в кровавых лужах темнели тела ещё нескольких насельников. Мимо них из дверей храма текла и текла гудящая, орущая, визжащая, разношёрстная толпа варваров, вся словно охваченная золотым пламенем из-за награбленного добра. Ризы, епитрахили, потиры, блюда, оклады икон и переплёты священных книг — всё горело и сверкало в солнечных лучах. Этот золотой блеск отражался и в хмельных, безумных глазах захватчиков.

Юноше казалось, что он снова видит кошмарный сон, ибо увиденное не могло быть явью. Просто не имело права быть ею!

Чуть в стороне от беснующейся толпы, прямо на ступенях храма четверо турок вцепились в большую икону Божьей Матери, которую, видимо, никак не могли поделить между собой. При каждом движении грабителей драгоценные камни золотого, обрамляющего икону оклада жарко вспыхивали, играли на солнце, и это ещё больше распаляло турок. Их грязные, бестрепетные пальцы то и дело скользили по нежному, беззащитному лику и никто — никто! — не мог помешать им. Глаза Богородицы, обращённые к Никите, казалось потемнели от горя.

Наконец одному из турок удалось полностью овладеть иконой. Отпрыгнув в сторону, он что-то гортанно прокричал своим товарищам. Те в ответ одобрительно загудели. Тогда турок опустил образ на ступени и с размаха рубанул по окладу саблей. Этого Никита уже стерпеть не смог.

— Стой, Антихрист! Остановись! — в гневе закричал он, и, ещё сильнее прижав к груди икону святого Георгия, бросился к грабителю.