Гибель Царьграда

Сильно хотелось пить. Франческо даже пробовал лизать каменные стены, но это помогало мало. Его соседи больше не переговаривались и не пели. Кто-то лежал, кто-то, как слуга, с апатичным видом смотрел на полоску света, которая постепенно переместилась в угол подвала, а потом и вовсе погасла...

Про пленников, кажется, совсем забыли.

Лишь на следующее утро, когда жажда стала совсем нестерпимой, заскрипели вдруг плохо смазанные петли и в открывшемся проёме возникла голова в тюрбане...

— Давай, гяуры, по одному наверх, — приказала голова и спустила деревянную лестницу. От страха, вновь наполнившего сердце и низ живота, Франческо даже позабыл про жажду.

Почти ослепших от дневного света пленных вывели во двор, где на ступенях уже знакомой им башни стоял начальник крепости. Сегодня он выглядел ещё более величаво. Предусмотрительно распахнутый халат являл взорам зелёного цвета кафтан с рубиновыми пуговицами и кровавого цвета пояс с кинжалом в позолоченных ножнах. На ногах вместо мягких ночных туфель — красные кожаные сапоги с короткими голенищами. Слева и справа от него стояли с обнажёнными саблями солдаты.

Эту суровую картину нарушали лишь несколько взъерошенных, копошащихся в куче мусора кур, да худосочный петух, с оскорбительной будничностью разгуливающий по мощённому булыжником двору.

Начальник крепости был краток: с презрительной усмешкой он произнёс всего лишь два слова: «Идам этмек» (т.е. казнить), а потом и вовсе повернулся к пленным спиной, собираясь по своему обыкновению скрыться в башне.

Тут понял Франческо, что близок его конец, и, прежде чем опомнились стоящие рядом солдаты, рванулся вперёд. Рванулся и пал к ногам турка, едва не придавив что-то склёвывающего рядом со ступеньками петуха. С возмущённым криком, царапнув по лицу обидчика крылом и оставив после себя в воздухе несколько «исподних» перьев, отскочил тот прочь, а озарённый внезапным вдохновением слуга, от волнения мешая турецкие, греческие и латинские слова, отчаянно возопил:

— Не вели казнить меня, господин, ибо имею сообщить, что-то очень важное, касаемо жизни вашего султана, да хранит его Всевышний!

Тут уже, правда, налетели сзади, подмяли, сунули под рёбра тяжёлые кулаки, но Франческо даже не почувствовал боли, ибо к своей радости увидел, как замерли на ступенях красные сапоги, как мгновенно обернулись к нему мысами и как голос начальника крепости, прозвучавший словно с небес, приказал:

— Оставьте его!

И повинуясь властному голосу, тут же отпустили вцепившиеся во Франческо руки, а сам он, не решаясь ни встать, ни поднять глаза на всесильного турка, продолжил ещё более вдохновлённый:

— Жизнь вашего султана, да хранит Всевышний его дни, в опасности! На корабле нашем плыл один человек... Из янычар, имея целью убить султана... Я не вижу его среди пленных. Возможно, он утонул... А если нет, господин? А если нет?

— Встань и иди за мной... — приказал голос, и трясущийся то ли от страха, то ли волнения слуга всем своим измученным нутром понял, что спасён...

Первым делом он попросил пить, и, пока жадно глотал восхитительную, сладкую, прохладную воду из поднесённой ему глиняной плошки, лихорадочно думал, что говорить дальше...

14

Неизвестно поверил ли комендант крепости в тут же сочинённую Франческо историю про сербского мальчика, насильно обращённого в янычары и поклявшегося отомстить султану за смерть отца, но слушал он очень внимательно. А когда слуга закончил, сказал только:

— Ну, гляди, если соврал...

И выразительно кивнул в сторону двора...

А примерно через полчаса, когда несчастные греки уже мучительно умирали на кольях, поставленных с таким расчётом, чтобы их было видно всякому проплывающему мимо кораблю, из ворот крепости в направлении Константинополя выехало четверо всадников. Позади одного из них в такт лошадиному бегу трясся и подпрыгивал Франческо со стянутыми за спиной руками. Чтобы он не вывалился по дороге, его привязали ремнём к поясу впередисидящего турка. Но, несмотря на боль в стянутых верёвкой руках, на лице слуги застыла полублаженная улыбка: его не казнили сегодня — и это было сейчас самым главным...

Дорогу Франческо запомнил плохо. От нестерпимой жары, тряски, онемения в руках и вонючей спины турка он почти потерял ощущение реальности и пришёл в себя лишь от восторженных криков сопровождающих его. С трудом вытянув затёкшую шею, глянул слуга за плечо сидящего впереди и сразу понял причину этих восторгов: перед путниками лежал Великий город.