Гибель Царьграда

— Бу-уум! Бу-уум! — ритмично стучало «сердце», и словно живые дрожали древние врата, из последних сил сопротивляясь мощным ударам тарана. Они болью отдавались в висках Никиты, который благодаря физической силе и напористости своего спутника оказался неподалёку от входа и теперь с ужасом наблюдал за происходящим. Ему всё казалось, что ещё немного, и эти удары в ворота Божьего храма разбудят наконец небо и разверзнется оно, и ударившая оттуда молния испепелит всех толпящихся сейчас на площади варваров...

Но небо почему-то молчало (видно, правы были говорившие, что Богородица навсегда покинула город!), и в его бездонной выси всё так же безмятежно носились крикливые чайки.

И вот дрожащие под ударами створки не выдержали и пали, подняв столбы пыли. Тотчас взревела площадь, подалась вперёд толпа, и турки, давя друг друга, устремились в открывшийся проход. Окутанный пылевым, не успевшим ещё осесть облаком, он заглатывал людей десятками.

Вскоре настала очередь и янычара с иконописцем.

— Держись за меня! — только и успел прокричать Януш монашку, да тот уже и сам намертво вцепился в янычара свободной рукой, другой всё так же прижимая к груди икону святого Георгия. В мгновение ока были внесены они внутрь огромного притвора со множеством широко распахнутых дверей, но влекомые толпою не задержались там ни секунды, а устремились дальше через самые большие из них. Над головою янычара, почти оглохшего от гвалта и топота, мелькнул, словно почудился, медный голубь, распростёрший крылья над раскрытой книгой, а потом....

Потом каменные своды вдруг ушли куда-то вверх, и у Януша перехватило дыхание и закружилась голова, ибо никогда доселе не видел он ничего подобного. Над ним царствовал гигантский, невероятный купол, весь пронизанный солнечным, льющимся из множества опоясывающих его окон светом. Из-за игры света всё внутри: и сам огромный храм, и оклады икон, и одеяния стоящих на амвоне священников, несмотря на ворвавшихся в храм варваров, продолжавших богослужение, было охвачено золотым нереальным огнём. Алтарная преграда, возвышающаяся за спинами священнослужителей, переливалась чудесными радующими глаз цветами. А ещё выше, в арке над алтарём, сурово смотрел на вошедших лик самого Христа Пантократора.

И сотни, нет — тысячи людей. Мужчины, женщины, старики, дети. Богатые и бедные. Молодые и старые. И за колоннами, и на хорах — везде стояли люди. Все они молились. Даже ворвавшиеся в храм захватчики не смогли прервать их совместной молитвы. Янушу вдруг захотелось упасть на колени и молиться вместе с ними.

О, если бы вошёл он сюда не захватчиком, а мирным путником и рядом не толкались бы алчущие добычи солдаты!

Но не только у янычара захватило дух от увиденного: поражённые великолепием храма замерли бегущие впереди чалмы и тюрбаны, пооткрывались рты у тех, кто теснился рядом. Вцепившаяся в Януша рука вдруг тоже отпустила: юноша скосил глаза и увидел, что его спутник быстро-быстро крестится, не сводя блестящих глаз с лика Христова.

Правда, всё это длилось лишь какие-то мгновения, ибо сзади немилосердно напирала толпа и опомнившиеся наконец тюрбаны рванули прямо на молящихся.

— Аллах Акбар! — взвился над толпой чей-то тонкий, восторженный голос, и ему вторили сотни лужёных глоток. Замелькали искажённые страданием и алчностью лица. Отчаянные крики, стоны, плач тут же наполнили храм. Мешались турецкие и греческие слова. Сотни рук рвали покрывала и одежды с несчастных женщин. Грудных младенцев — что за них возьмёшь у перекупщиков! — не церемонясь, отрывали от рычащих от горя матерей и швыряли под ноги обезумевшей толпе. Нежных юношей вязали с седовласыми старцами, дочерей с матерями, и некому было защитить несчастных, ибо их мужья, отцы, сыновья, братья бездыханными лежали на улицах захваченного города, и давно был мёртв сам император...

— Ищи, слышишь?! Ищи эту женщину! — повторял как заклинание Януш, вцепившемуся в него монашку. А тот, кажется, ничего уже не слышал и не соображал, весь трясясь мелкой дрожью. Вокруг них в бесконечным водовороте кружились чьи-то всклокоченные бороды, нежные девичьи лица, обнажённые плечи, груди, смеющиеся и искажённые криком рты, снова чьи-то бороды и снова чьи-то плечи. Янычара грубо толкали, какой-то торопящий схватить свою добычу головорез случайно саданул ему в бок локтем, но юноша даже не почувствовал боли.

«Безумие... Мы не найдём её здесь. Слишком много людей...» — в отчаянье думал он, растерянно глядя на проносящиеся мимо лица.

— Вот! Вот же она! — вдруг завопил его спутник, указывая трясущейся рукой куда-то вверх, на хоры. Януш глянул и увидел стоящую на парапете женщину. Тоненькая фигурка. Рыжие растрёпанные волосы, длинное белое платье до пят. Ещё мгновение — и женщина бы бросилась вниз, но кто-то оказался проворнее: её буквально сдёрнули внутрь галереи, и она тут же скрылась из глаз...

— Как попасть на хоры, грек? — взревел янычар.

— Туда, — его спутник мотнул головой в сторону входных дверей. — Там — лестница.