Гибель «Венеции». Детективная повесть начала XX века

– Ну, я ведь Вам рассказывала, Коля, может я что-то и напутала, но уходит у нас этого проклятущего керосина просто прорва какая-то. Блох им у дворовых псов прислуга травит, может и приворовывают сколько-то, мне за всем не уследить, – глаза девушки потемнели от неподдельной грусти. Николай даже подосадовал на себя за то, что так ее расстроил.

– Ну да Бог с ним, с керосином, Настя. Мне вот что не дает покоя: кажется мне все время, что пропажа Петра Филиппова и гибель его связана с делом «Венеции». Как связана – не знаю, а чувствую, что неспроста все это в одно время произошло. Эксперт мне сказал, что смерть наступила за сутки примерно, а может и более до пожара, так что он поджигателем быть не мог. Видали люди, что шел он от набережной. Никто не заметил, как шел обратно, а выловили тело в реке. Как такое могло получиться?

– Да, загадка… – Настины зрачки расширились, отчего глаза ее сделались совсем черными. «Как же она хороша!» – сверкнула мысль у Ордынцева,

– Но Вы, Коля, правильно сказали: «не заметили». Это ведь не значит, что не шел он обратно, могли и не увидеть. А вдруг выпил где, да и упал в воду? – как-то беспечно махнула она ладошкой.

– Да нет, не был он пьян, да и не тонул. Вообще неясно, почему умер. А вот скрыть его труп пытались, на ноге – петля, значит, груз привязывали, только веревка оборвалась.

– Да что Вы? Ах, какая же у Вас служба интересная! Вот вы, Коля книжку хвалили, а тут ведь такие загадки и тайны, что и в романе не прочтешь! – девушка вложила в эту фразу самое искреннее восхищение и профессией, и умом своего собеседника.

– Право, Вы преувеличиваете, Настя. Ничего особенного. Больше бегаю, спрашиваю, думаю, потом – докладные записки, отчеты начальству. А вот сказать, кто поджег, не могу, так, одни догадки…

Ордынцев читал где-то, что скромность украшает настоящего мужчину. На самом деле более всего в продолжение всей беседы ему хотелось произвести на девушку впечатление человека умного, даже и остроумного, бывалого и рассудительного, как часто это бывает с молодыми людьми, неискушенными в любовных делах. Только сделать это нужно было ненавязчиво, исподволь.

Проговорив с полчаса, Николай вышел из особняка на улицу и неспешно побрел к набережной, без особой цели, так, просто погулять, подумать и привести свои мысли в порядок. Однако еще одна встреча не дала сбыться его намерению.

У сходней на дебаркадер, справа, прямо у ограды набережной, стояла Роза, и задумчиво смотрела на проходящие по Волге плоты, кажущиеся издалека беспорядочными нагромождениями бревен. Они плыли по течению, на некоторых были сооружены шалаши, иногда кверху вился дымок костра.

– Здравствуйте, Роза. Я гляжу, вы смотрите на страдания трудового люда, вынужденного сплавлять эти неподъемные груды леса ради наживы богатеев? – с иронией в голосе спросил Коля.

– А, сатрап? – тоже с изрядным ехидством отозвалась учительница, – приветствую Вас. И зря Вы насмехаетесь над идеями. Вот пробьет час… – в голосе девушки зазвучала патетика.

– И уроки французского будет возможно давать детям богатых родителей, не платя налогов? Я сомневаюсь… – добродушно парировал Николай, решив не отвечать сарказмом на сарказм.

Роза слегка смутилась, но быстро овладела собой. С обыкновенной для нее иронией, вскинув тонкую бровь, она произнесла:

– А, Вы, Николай, таки неплохой работник, начальство, очевидно довольно Вами. Не думала, что про мой «махен-гешефт» здесь так легко узнать.

– Так ведь в двадцатом веке живем, телефон, телеграф, электричество, и вообще прогресс! Ну да ладно, мне эти ваши прошлые неприятности, Роза, вообще неинтересны. Я ведь подумал, а вдруг это Вы взяли, да и подпалили «Венецию»? От такой решительной дамы чего угодно ожидать возможно.

– Ой, да что Вы, Коля! – замахала руками в сетчатых перчатках Роза, – ведь в пожаре этом погиб такой самородок, такой талант! Я все вспоминаю, как Паша пел про две розы:

Одна из них белая-белая

Была как улыбка несмелая,

Другая же алая-алая

Была как мечта небывалая,

И обе манили и звали, и обе увяли, увяли…

– И плакать хочется! – Голос у учительницы был небольшой, но красивого низкого тембра с легкой хрипотцой, вызванной, очевидно, дурной привычкой к табакокурению. Кстати, она тут же потянулась рукой к ридикюлю, за пачкой папирос.

– А насчет всего этого халоймеса с уроками, так должна Вам сказать, не оправдываясь, конечно, что мне лишние пару копеек очень даже не вредили в Одессе, –там все очень дорого. И если бы мадам Шмуклер-Коровина не страдала словесным недержанием, то никто ничего не узнал бы. Так нет, она мне делала рекламу, и таки сделала. Конечно, никаких заявлений от нее не добились, спасибо и на том, она сделала из себя дурочку, но хватило и слухов, чтобы меня выставили из Мариинки без всяких рекомендаций. Я нашла вакансию в Волгске по объявлению в одной московской газете, вот приехала сюдой. И теперь мне очень даже неплохо. А Вы не скажете в гимназии ничего? – вдруг как-то жалобно спросила Роза, и совсем по-детски добавила:

– Я больше не буду!