«Гильотина Украины»: нарком Всеволод Балицкий и его судьба

Другая приметная черта документов, подготовленных в ГПУ УССР в конце 1929 г., – их абсолютный антиукраинизм. Когда знакомишься с их содержанием, нельзя не прийти к выводу, что фабрикация дела «СВУ» и подготовка открытого процесса в этом деле были решающим этапом на пути к активной дискредитации политики «украинизации». Фактически все украинское в этих документах становится «петлюровским», «националистическим», «вредительским» и т. п.

В этой связи показательна «Докладная записка о результатах работы по вскрытию украинского контрреволюционного подполья по Украине в связи с делом “СВУ”». Этот довольно большой по объему документ содержит итоги работы ГПУ в тогдашних окружных центрах Украины и убедительно свидетельствует: основной удар организаторы дела «СВУ» направили против украинской интеллигенции, причем, не только старой. Под «националистические» подводились буквально все кружки, объединения, например кружки для изучения украинского языка на Винничине[449].

Даже на Востоке Украины, на Луганщине, разоблачили «контрреволюционную шовинистическую группировку». Но из кого? Понятно, из учителей украинского языка, создавших «кружок украинизаторов». Как указано, «группа имела своей целью организовать вокруг себя украинцев-шовинистов, влиять на учительство и студенчество» [450]. Упомянутому академику ВУАН Михаилу Елисеевичу Слабченко, работавшему в Одессе, инкриминировали то, что он сплотил вокруг себя группу «будущих молодых профессоров», опять-таки обвиняемых в «шовинистической работе»[451].

Возникает вопрос: а кто именно и по каким критериям определял степень «шовинизма» или «национализма»? Малообразованные следователи из ГПУ, которым, собственно, были чуждыми украинская среда, украинская культура? Все «туземное», т. е. украинское, для них автоматически превращалось в «националистическое». И они при этом твердо знали, что не ошибаются, именно этого от них и ждало начальство. Таким образом, фабрикуя дело «СВУ», чекисты как бы подводили базу для следующих тотальных погромных антиукраинских акций, которые станут массовыми в 1932–1933 гг., а затем органично впишутся в ежовский «большой террор».

Еще одна особенность упомянутых документов – стремление всячески дискредитировать УАПЦ, подготовить почву для ее уничтожения. Не случайно в одном из упомянутых документов, подготовленных в ГПУ в декабре 1929 г., подробно планировалось, что именно инкриминировать деятелям УАПЦ. Прежде всего, это «атеизм большинства автокефального духовенства». И здесь снова вопрос: кто и по каким критериям должен был определить меру этого атеизма? Далее – это «петлюровское прошлое большинства автокефалистов», использование деятелями «СВУ» УАПЦ как «орудия антисоветского влияния на широкие массы для ведения подпольной работы», «украинизация церкви и религии – средство для осуществления цели СВУ»[452].

О. С. Зинкевич в статье «Дело Украинской автокефальной православной церкви на процессе Союза освобождения Украины и ее ликвидация в 1930 г.» высказывает предположение: следователи ГПУ, увидев заранее, что им не по силам добиться во время следствия от деятелей УАПЦ В. М. Чехивского и его брата М. М. Чехивского уступчивости, решили созвать «чрезвычайный собор» УАПЦ 2829 января 1930 г.[453] Этот «собор», состоявшийся накануне процесса «СВУ», одобрил резолюцию о связи УАПЦ с «СВУ», о «контрреволюционности» УАПЦ и, разумеется, о ее самоликвидации.

Однако документы, ранее не доступные для О. С. Зинкевича и других исследователей, свидетельствуют, что В. М. Чехивский и М. М. Чехивский еще в 1929 г., до созыва «собора», начали давать необходимые ГПУ свидетельства после того, как с ними «поработали». Сам «собор» был лишь плановой акцией ГПУ УССР, которая должна была проиллюстрировать «крах» УАПЦ.

Говоря о политическом замысле дела «СВУ», немецкий исследователь Герхард Зимон отмечает, что тяжелее ответить на вопрос о том, что в обвинениях против участников процесса «соответствовало действительности, а что существовало лишь в головах работников ОГПУ»[454]. Как мы уже показали на основании тех служебных документов ГПУ, что нам удалось обработать, можно утверждать, что «СВУ» в том виде, как это подавалось в 1929–1930 гг., не существовало.

Теперь есть возможность понять механизмы, с помощью которых чекисты добивались признаний от участников процесса «СВУ». Например, от академика С. А. Ефремова. Дело в том, что в камеру, где он находился, чекисты подсадили информатора, дававшего подробные отчеты о том, как ведет себя академик, что он говорит, как настроен. Отчеты датированы ноябрем 1929 г. Процитируем отрывки из этих отчетов: «16.11. Ефремов продолжал писать, как он сам высказался, «вынужденное признание» в том, чего не было. Нервничал он, все повторяя – “отвратительное существование”. На мой вопрос, много ли ему еще придется писать, он ответил, что немного, что размазывать, как другие, он не будет, да и не может, поскольку нечего писать…