Гитлерленд. Третий Рейх глазами обычных туристов

В начале июля Додд встретился с группой выдающихся нью-йоркских евреев, которые обратились к нему с просьбой сделать что-либо для их преследуемых собратьев в Германии. Объяснив, что официально он вмешиваться права не имеет, Додд пообещал «оказать все возможное влияние для борьбы с несправедливым ущемлением немецких евреев». Однако во время другого звонка в Нью-Йорк Додд услышал нечто совершенно противоположное. Филантроп Чарльз Крэйн, работавший на историческом факультете Чикагского университета, а также основавший Institute of Current World Affairs, стал говорить с ним о своей ненависти к большевикам и восхищении новым германским режимом, в том числе и его политикой в отношении евреев. «Не мешайте Гитлеру делать то, что он хочет», – советовал Крэйн Додду.

Неудивительно, что Додд был очень серьезно настроен, когда взошел на борт Washington – корабля, который повез его с женой и уже взрослыми детьми, Биллом и Мартой, в Гамбург. Он был в восторге от неожиданного поворота в своей жизни, но признавал, что рузвельтовское описание работы как «сложной» – настоящее преуменьшение. Ему предстояло иметь дело с нацистами и профессиональными сотрудниками дипломатических служб, знаменитыми своим снобизмом; ему надо было вспомнить подзабытый немецкий, которым он не пользовался со студенческих времен. Корабль уже готовился к отплытию, но тут группа нью-йоркских репортеров попросила Додда с семьей попозировать для фотографии прямо на палубе. Как сконфуженно писал новый посол в своем дневнике, «мы с женой и сыном с неохотой согласились. Еще не зная про принятый у гитлеровцев салют, мы подняли на фотографии руки». В результате на последней фотографии уезжающего посла тот словно вместе со всей семьей отдавал нацистский салют.

Во время путешествия Додд практиковался в немецком языке и настаивал, чтобы его дети Билли и Марта слушали, как он читает вслух, чтобы потихоньку начать понимать язык. Он также прочитал новую книгу Эдгара Моурера «Germany Puts the Clock Back». Стоило ему 13 июля сесть на поезд в Берлин, как Додд немедленно начал обнаруживать ответы на вопросы, которые поднимались в книге у Моурера. Согласно немецкому изданию Familienblatt, Додд прибыл в Германию выступить в защиту евреев. На самом же первом брифинге для прессы на следующий день он объяснял репортерам, что это не так.

Среди собравшихся журналистов был и Моурер, позже отдельно подошедший поздороваться с ним. Новый посол сказал знаменитому корреспонденту Chicago Daily News, что с интересом прочитал его книгу, но никак не прокомментировал запрещенность этой книги в Германии, а также тот факт, что он уже знал: нацисты требуют, чтобы Моурер покинул свой пост президента Ассоциации иностранной прессы.

В опубликованных несколько лет спустя мемуарах Лилиан Моурер описывала чувство солидарности, характерное для американских и британских корреспондентов, что собирались в первые месяцы правления Гитлера по вечерам в Берлине, в Die Taverne – дешевом итальянском ресторанчике возле Курфюрстенштрассе. «Нигде профессионалы не кооперируются так легко, как в среде иностранных корреспондентов, – писала она. – В эти первые ужасные дни они вдохновенно взялись за общую задачу – рассказать миру о случившемся. Всякая конкуренция отошла на задний план». Они сидели на деревянных скамейках за длинными столами, под низеньким потолком, и делились историями – там было и про ночные звонки или визиты евреев, католиков, социалистов и остальных, приносивших вести об арестах, избиениях и пытках. В одном случае, как вспоминал Эдгар, Моуреры говорили с недавно выпущенным евреем, который показал «избитую в мясо спину». Но, хотя большинство журналистов все больше слышали о происходящих зверствах, не все реагировали на это одинаково – и уж точно не все реагировали так, как Моуреры. Когда нацисты объявили бойкот еврейских магазинов, Лилиан взяла свой американский паспорт и «протолкалась мимо этих бандитов» к «Kaufhaus des Westens» – магазину промтоваров, которым владел еврей и в котором почти не было теперь посетителей, кроме нескольких других иностранцев. Эдгар нарочно зашел в то же время к доктору-еврею, чтобы снять с ноги гипс – последствия неудачного катания на лыжах. Врач во время визита был так напуган, что с трудом удалось его уговорить зайти в собственный кабинет.