Нацисты не скрывали своего гнева на Моурера с момента публикации его книги. Высокопоставленный чиновник в Министерстве иностранных дел настойчиво предлагал ему уйти с поста президента Ассоциации иностранной прессы. В ином случае, предупреждал он, правительство будет бойкотировать её. Моурер обратился к министру иностранных дел Константину фон Нейрату, оставшемуся от еще донацистского правительства и регулярно уверявшему иностранцев в добрых намерениях Германии, – но не преуспел. Ему книга Моурера так же не понравилась, как и его новым хозяевам. Моуреру совместно с Никербокером удалось организовать встречу с Геббельсом, который также отнесся к ним пренебрежительно. «Ну и о чем, по-вашему, нам есть смысл говорить?» – вот какими были первые слова министра пропаганды.
Не представляя, как спасти от бойкота Ассоциацию иностранной прессы, Моурер организовал общее собрание и предложил вариант: он действительно уходит с поста. Но большинство членов ассоциации проголосовали против этого, равно как и против того, «чтобы позволять социальному или персональному давлению препятствовать свободе критике и работе, основанной на подлинном материале». Месяц спустя присуждалась Пулитцеровская премия за репортажи 1932 г., которую в результате получил именно Моурер, «за лучшие репортажи из-за рубежа».
Геббельс бойкота не отменил, но внезапно стал мягче с Моурером и даже предложил ему как журналисту «некоторое содействие». Ему позволили вместе с другими корреспондентами посетить концентрационный лагерь в Зонненбурге, пытаясь показать, что политические заключенные содержатся в гуманных условиях. В те времена первые нацистские лагеря еще не были так известны своей чудовищностью, как потом – просто ходило некоторое количество слухов о жестоком обращении. Понимая, что им сейчас устроят показуху, Моурер и Никербокер придумали план: выяснить, как дела у одного из хорошо известных заключенных, Карла фон Осецки, редактора еженедельного пацифистского издания. Когда они спросили про него, Осецкого им привели, но полностью окруженного охраной. Никербокеру разрешили задавать вопросы, и он спросил, дают ли заключенному книги.
– Конечно, – ответил Осецкий, что явно удовлетворило охрану.
Никербокер спросил, что тому понравилось из прочитанного, и Осецкий ответил:
– Разное… книги по истории, пожалуй.
Моурер встрял и поинтересовался, какой исторический период кажется ему наиболее интересным:
– Древней, средневековой, новой? Что вы предпочитаете?
Осецкий примолк, быстро взглянул ему прямо в глаза и монотонным голосом ответил:
– Пришлите мне описание Средневековья в Европе.
Как позже вспоминал Моурер, оба американских журналиста прекрасно поняли намек. Они молча смотрели, как заключенного уводят «обратно в темные века Европы».
Лохнер из
Во время визита в лагерь сопровождающий нацистский офицер постарался продемонстрировать дружелюбие по отношению к приехавшим корреспондентам – и особенно выделил Моурера.
– Знаете, герр Моурер, мы в некий момент очень на вас рассердились, – сказал он, как бы намекая, что теперь это уже не актуально. – Мы даже подумывали выслать к вам штурмовиков, чтобы они вколотили в вас немного ума. Вот что бы вы делали?
– Если б выжил, доковылял бы до пишущей машинке и напечатал все, что об этом думаю, – ответил американец.
Но нацист спросил, что именно он бы думал в таком случае, и Моурер пояснил:
– Что это типичная нацистская победа.
– В смысле?
– Пятнадцать вооруженных на одного безоружного, – сказал Моурер и тем завершил беседу.