В то же время совершенно очевидно, что идиллическая любовная сцена наложилась на глубокий политический контекст разделявшей два мира стены, ставшей символом ненависти, вражды и смерти. К лету 1977 года, когда записывалась песня, Боуи прожил в Западном Берлине уже год и не мог не только не осознавать, но и просто физически не ощущать этот контекст – окруженный со всех сторон зловещей стеной город буквально дышал атмосферой тревоги и опасности. Собственно строчкой
«Каждый день, сидя за пультом и бросая взгляд в окно, я видел восточногерманских пограничников с автоматами и колючую проволоку, – рассказывал Висконти. – Мы знали, что подходы к Стене заминированы. Атмосфера была напряженной, пугающей, но в то же время она вбрасывала в нас столько адреналина, что играли все с невероятной энергией».
Изолированный от внешнего мира почти искусственный город был погружен, с одной стороны, в атмосферу страха и отчаяния, с другой – в царящий в нем дух богемного, декадентского разгула и полной творческой свободы. Кроме этого, он находился на символическом пересечении Востока и Запада, где западноевропейская культура сближалась не только со славянской, но и с восточной – город был полон турок и арабов, и рано утром на улице можно было услышать пение муэдзинов. Вся эта причудливая, почти потусторонняя смесь прекрасно схвачена и передана в снятом пусть и десятилетием позже, но еще не утратившем это ощущение фильме Вима Вендерса «Небо над Берлином». Вместе с открывшими для него новые музыкальные горизонты поисками западногерманских рок-групп Берлин предопределил настроение Боуи, пытавшегося найти здесь новый источник вдохновения и выход из затяжного личного и творческого кризиса.
Предшествовавшие переезду в Берлин два года жизни Боуи в Лос-Анджелесе были буквально пропитаны кокаином. Несколько раз за это время у него были передозировки, рассудок его, по его собственному признанию, сильно помутился. Он признавался впоследствии, что из-за «астрономического» количества потребляемого кокаина он практически не помнит процесс создания записанного там альбома Station to Station. Физически он был истощен, и его новый артистический облик Thin White Duke («Изможденный белый герцог») пугал своей почти скелетообразной худобой и мертвенной бледностью.
Он близко сошелся в Лос-Анджелесе с Джимми Пейджем, давним поклонником британского мистика, мага и оккультиста первой половины ХХ века Алистером Кроули, вместе они проводили немало времени в обществе еще одного поклонника Кроули – авангардного кинорежиссера и художественного провокатора Кеннета Ангера. В каком-то смысле это новое увлечение стало продолжением глубокого интереса Боуи к Ницше и его идее сверхчеловека, столь явственно проявлявшегося в его песнях рубежа 60-70-х (см. главу Space Oddity/Starman в этой книге).