Флинн пошевелился и тут же закричал от боли. Пока он спал, нога его задеревенела. Она была похожа теперь на тяжелый якорь, навсегда приковавший его к папирусовому плотику. Он сделал еще попытку сдать назад, используя руки и мышцы ягодиц и волоча за собой неподвижную ногу. Каждый вдох отдавался в его пересохшем рту рыданием, каждое движение – вонзающимся ему в бедро раскаленным добела копьем. Но ему надо глотнуть воды, вода нужна сейчас его организму, как воздух. Дюйм за дюймом он подвигался все ближе к краю плотика и сполз наконец на илистый берег.
С отливом вода отступила, и до ее кромки оставалось теперь шагов пятьдесят. Подражая движениям пловца на спине, он медленно продвигался по липкой грязи, волоча за собой больную ногу. Рана снова стала кровоточить, не столь обильно, как раньше, но при каждом движении на ноге проступала очередная ярко-красная капля.
До воды он в конце концов добрался и повернулся на бок, чтобы раненая нога была сверху и в рану не попала грязь. Опираясь на локоть, окунул лицо в воду и принялся жадно пить. Вода оказалась теплой, приправленной морской солью и терпкой от сгнивших мангровых растений и вкусом напоминала мочу животных. Но он продолжал шумно втягивать в себя эту воду, погрузив в нее и рот, и ноздри, и даже глаза. Наконец ему не хватило воздуха, он прервался и сделал вдох, тяжело дыша, поднял голову и закашлялся: вода через нос попала в дыхательные пути, на глаза навернулись слезы, затуманив зрение. Но вот дыхание восстановилось, успокоилось, зрение прояснилось. Он хотел уже снова опустить голову в воду и продолжить жадное утоление жажды, но, бросив быстрый взгляд в направлении противоположного берега, увидел, что по воде кто-то движется в его сторону.
До него еще было с сотню ярдов, но плыл он довольно быстро, вспенивая воду огромным хвостом. Очень крупный, не менее пятнадцати футов в длину, похожий на покрытый грубой корой ствол дерева – крокодил оставлял на поверхности воды после себя широкий след.
Флинн пронзительно закричал, всего один раз, но крик на удивление оказался громкий и поразительно чистый. Он так испугался, что забыл о ране и попытался встать, помогая себе руками, но раненая нога пригвоздила его к земле. И он закричал снова, от боли и от страха.
Лежа на животе, извиваясь всем телом, Флинн торопливо пополз по липкому, вонючему берегу, вонзая в ил скользящие пальцы, прочь от мелководья, туда, где в пятидесяти ярдах лежал его папирусовый плотик, оставленный отливом между корнями мангровых деревьев. Каждую секунду ожидая услышать сзади скользящий звук нападающей огромной рептилии, он добрался до первого мангрового дерева и, весь покрытый толстым слоем черной грязи, с лицом, искаженным от ужаса, перекатился на бок и оглянулся назад, губы его шевелились, изо рта вылетали какие-то бессвязные звуки.
Крокодил был уже у самого берега, но все еще находился в воде. Видна была только его голова с маленькими и яркими свиными, посаженными на наросты ороговевшей чешуи глазками, которыми он не мигая смотрел на Флинна.
На грани отчаяния Флинн глянул по сторонам. Он находился на крохотном илистом островке, в самом центре которого росло десяток с лишним мангровых деревьев. Стволы их были вдвое толще грудной клетки мужчины, но до десяти футов от земли совершенно голые, без единой ветки, с гладкой и скользкой от ила корой, усеянной небольшими колониями пресноводных мидий. Влезть на такое дерево Флинн не смог бы, даже будучи здоровым, а уж с раненой ногой добраться до нижних ветвей для него сейчас было просто немыслимо.
Он отчаянно завертел головой, пытаясь найти хоть какое-нибудь оружие – все равно что, не важно, лишь бы было чем защититься. Но ничего не увидел. Ни сучка, ни выброшенной на берег коряги, ни камня – вокруг него была только гладкая поверхность черного скользкого ила.
Флинн снова посмотрел в сторону крокодила. Тот не двигался. В груди зашевелилась хлипкая надежда: а вдруг он побоится и не станет выходить на топкий илистый берег, но надежда умерла, не успев родиться. Нет, этот зверь обязательно выйдет. Каким бы трусливым ни было это отвратительное чудовище, пройдет время, и оно наберется смелости и все-таки выйдет. Крокодил уже почуял свежую кровь и понял, что человек ранен, что он беспомощен. И обязательно выйдет.
Испытывая страшную боль, Флинн оперся спиной о корни дерева, и ужас его несколько улегся, превратившись просто в страх, размеренно пульсирующий в унисон с его болью в ноге. Пока он, охваченный паникой, удирал вглубь островка, довольно плотный ил попал в рану и залепил отверстие, которое проделала в ноге пуля, тем самым остановив кровотечение. Но теперь это не имеет никакого значения, подумал Флинн, и вообще ничто теперь не имеет значения. Кроме этой твари, ждущей, когда аппетит пересилит ее робость, сгладит нежелание покидать родную стихию. Это может произойти через пять минут или через полдня, но рано или поздно крокодил оттуда выйдет.