Глаза хаски

Мы посмеялись. Точно – так оно и есть: каждый раз, когда кто-то приходил в гости, мама готовила одно и то же. Гарнир менялся, закуски менялись, но только не главное блюдо. Это было довольно странно, потому что, кормя не гостей, а только нас, мама, превосходная кулинарка, редко повторялась. У нее всегда всё было очень разное, даже одно блюдо она готовила так, что у него появлялся новый вкус, находила, чего добавить, чего убавить – «может, еще ложечку паприки», в таком духе.

Поэтому неизвестно – откуда такая нелепая любовь к курице с травами, хотя, по правде сказать, курица всегда получалась пальчики оближешь.

Отсмеявшись, мы перешли к нашей обычной теме – бабушкиному хозяйству.

Она рассказала мне про Ночку, мою любимую лошадь. Когда я приезжал, в любую погоду, в жару и в холод, в дождь и в зной, я шел в конюшню, медленно подходил к Ночке, угощал ее сахаром, гладил, а потом садился верхом. Такой у нас с ней был ритуал. Она смотрела, как я подхожу, и дальше занималась своими делами, не прядала ушами, ничего такого. Ждала. Я знал, что она так же любит наши встречи, как и я. Неизвестно откуда – просто знал, и всё.

– Я слышала, ты ходил к Эсекьелю, – сказала бабушка ни с того ни с сего.

Я остолбенел. Беспомощно огляделся. Если отец узнает, запрет меня в монастыре и пострижет, причем в монахини.

– Спокойно, родителям я не говорила. – Бабушка прочла мои мысли.

– А ты отк-к-куда узнала? – запинаясь, спросил я.

– В газете прочитала, – и она засмеялась.

Я не смог даже криво улыбнуться в ответ. Готов был провалиться сквозь землю.

– Эсекьель рассказал, конечно.

– Эсекьель?!

Это не укладывалось у меня в голове. Я не мог представить, как он звонит бабушке и рассказывает, что я приходил. Невероятно.

– Ну да, Эсекьель, твой брат. Знаешь такого?

Опять молчание. Опять печаль. Кажется, печаль от меня никогда не отвяжется.

С тех пор как я ходил к нему, я старался его забыть, старался, чтобы все стало как раньше, когда брат был просто звуком, далеким от нашей повседневной жизни. Именем, которое родители произносят шепотом. Когда он появлялся только на семейных праздниках и родители делали вид, что все в порядке, но не могли скрыть неловкость.

– Я с ним часто вижусь, раз в неделю точно.

Увидев, как я удивился, она продолжала:

– А что тут такого? Он же мой внук. Ну, ушел он из дому – для меня это ничего не значит. Больше того, по-моему, это вполне естественно. Не понимаю, чего они такой шум поднимают. Если бы ты поссорился с родителями, я бы и тебя любила, как прежде. А как иначе? Это и объяснять незачем. А ты еще к нему пойдешь?

– Не… не думаю.

– Жалко. Я так обрадовалась, когда узнала, что ты у него был. И Эсекьель, конечно, тоже. Хотя и закончилось все так, скажем, резко. Молодец, что навестил брата. Я думала, у вас все будет, как раньше. В конце концов, это же он тебя научил ходить, да и засыпал ты, помню, только когда Эсекьель тебе пел…

– Хватит, пожалуйста!.. – Я не закричал, но голос у меня был странный, может, из-за тоски, накопившейся за эти дни. Какой-то другой голос, как будто не мой.

Бабушка такого не ожидала – по ней было заметно. Поэтому я набрался смелости и заговорил дальше:

– Хватит, пожалуйста, – повторил я уже нормальным голосом. – На следующей неделе мне исполняется одиннадцать, а ты только и можешь рассказывать, как Эсекьель учил меня ходить и, когда мне было три года, пел песенку. Я даже не знаю, что это была за песенка. Единственное, что у нас есть общего, – родители. Больше ничего, бабушка. Ничегошеньки. Между нами пропасть.

– Пожалуй, в пропастях хорошо то, – отозвалась бабушка, – что через них можно перебросить мост.

13

После того как бабушка ушла, я долго наматывал круги по комнате. Я не знал, что делать, зато знал, чего делать не хочу, – думать.

Но в голове все равно роились мысли об Эсекьеле, отце, мостах, пропастях и – хоть мы с бабушкой про это не говорили – о СПИДе и о хищной птице.

По телевизору показывали диснеевскую передачу. Мне от нее только хуже становилось. Живот сводило от блеска фейерверков и улыбочек ведущих.

Тогда я решил почитать, но все книги, которые мне самому нравились, я уже прочитал и некоторые перечитал. Оставались только такие, знаете, которые всегда кто-то дарит тебе на день рождения, потому что его дедушка в восемь лет был без ума от этой книги, и потом этот дедушка подарил ее своему восьмилетнему сыну, а тот – своему восьмилетнему сыну со словами: «Вот, держи, тебе очень понравится, сынок. Мы с дедушкой (или там «мы с папой») тоже очень ее любим». И никому неинтересно, что прошло уже лет пятьдесят, а далеко не все книги выдерживают проверку временем.

Следуя этой логике, такие книги часто дарят на дни рождения и не своим детям.

Я подумал, что лучше дойду до книжного в торговом центре. В те годы я этого не знал (и сейчас тоже не уверен), но подозреваю, что человек становится читателем, чтобы заполнить пустоты. Пустоты внутри себя.

С годами вкусы у нас меняются, и мы не можем поверить, что когда-то нам нравились книжки, которые сегодня кажутся отвратительными.