Глаза хаски

Полк солдат, а точнее сорок моих гостей разных возрастов – одноклассники, товарищи по регби, обязательные родственники – смели всё подчистую.

Мама заранее, как перед всеми праздниками, начала внушать мне, что ее растения не должны пострадать. Она хотела, чтобы каждого гостя я отдельно просил ни в коем случае не наступить ни на какую травку и не сломать ни единой веточки у роз – «они же могут пораниться шипами», убеждала она меня в порыве внезапной заботы о здоровье моих друзей.

Само собой, я никому не стал ничего говорить. Девяносто процентов моих гостей жили в домах с садами, и мамы у них тоже имелись. Они и без меня прекрасно знали, что каждый упавший лепесток – это материнский обморок.

Вечеринка шла своим чередом, сад остался цел и невредим. Правда, толстяк Фернандо с регби разлил кока-колу на паркет, но это не обморок – так, глубокий вздох.

Когда некоторые гости собирались уходить, вдруг появился Эсекьель, который до этого ни разу не бывал на моих днях рождения. Он медленно шагал ко мне под удивленными взглядами родственников и любопытными взглядами друзей. Одна бабушка спокойно улыбалась.

– Ты… ты пропустил торт, – сказал я.

– Ничего страшного. С днем рождения! – ответил он. – Вот, это тебе.

И он протянул мне сверток. Я открыл. Внутри оказался компакт-диск. Dire Straits, “Brothers in Arms”.

– Братья с оружием? – не понял я.

Он окинул меня взглядом и улыбнулся.

– Нет. Обнявшиеся братья.

16

Когда остались только взрослые и Мариано, я поставил диск. Я не знал, кто такие Dire Straits, никогда их раньше не слушал. А Мариано слушал. Мы болтали про них и другие их альбомы, и тут подошел отец.

– Современная музыка, хе-хе, – сказал он. – Отличный подарок, да?

Отец слушал музыку, только если композитор, который ее сочинил, умер не меньше ста лет назад.

У нас дома не было ни джаза, ни танго, ничего такого.

– Мне вроде нравится, – сказал я.

– Мне тоже, – поддержал меня Мариано.

– Это у вас пройдет, – сказал отец в завершение разговора.

Я не помню, что еще мне подарили в тот год, помню только компакт-диск. Думаю, это неважно. Память здорово умеет расставлять ловушки. Так или иначе, отец не желал, чтобы мы с Эсекьелем сближались.

Его имя столько раз произносили шепотом, столько раз замалчивали, что он превратился в загадку, в тайну. А тайны всегда привлекают.

Тайна. Ею питаются самые истоки нашей культуры, на ней построены западные религии: они полны тайны, полны чего-то неподвластного разуму, чего-то, что может быть только объектом веры.

В одной книге, которую я прочел в семнадцать, хотя лучше бы она попалась мне в двенадцать, говорится, что человеку нужна тайна так же, как хлеб и воздух, нужны заколдованные дома, неназываемые вещи, темные тупики, от которых следует держаться подальше.

Тайна.

Эсекьель подошел ко мне.

– Ты так и болеешь за «Рейсинг»?

– Да.

– Тогда давай сходим на футбол в следующее воскресенье.

* * *

Весь день после вечеринки я слушал Dire Straits и думал, идти на футбол или нет. Мне очень хотелось пойти, но это означало бы, что я окончательно признаю: мы братья – хорошо это или плохо. И тогда, наверное, опять все станет непонятно. Бабушка сказала, что я обязательно должен сходить, будет здорово, а отец вряд ли воспротивится. Я что-то сомневался.

В понедельник в школе Мариано только и делал, что трещал о моей вечеринке, будто о своей. Видимо, он так про нее и думал. Мы всегда были неразлучны, нас даже прозвали «двойняшками». И мой день рождения значил для него не меньше, чем его собственный.

Он долго уговаривал меня взять его с собой на футбол, но, к счастью, я отвертелся.

После школы отец вызвал меня на партию в шахматы. В этот раз я лучше соображал, и играли мы дольше.

Под конец он произнес слова, которых я ждал.

– Я узнал, что брат пригласил тебя на футбол.

– Да, папа, – быстро, как всегда, сказал я.

– И ты хочешь пойти.

– Очень хочу.

– Ты же умный мальчик, сам понимаешь, в такие места всякие люди ходят, – он выделил голосом слово «всякие», – и потасовки там бывают, и драки.

– В это воскресенье «Рейсинг» играет с «Платенсе», там драк не будет.

– А ты, оказывается, у нас специалист по футболу. Раньше я за тобой такого не замечал.

Я уставился вниз. Не знал, что ответить. Все наши разговоры кончались одинаково: я умолкал и опускал глаза, последнее слово оставалось за отцом; он вставал и всем своим видом показывал, что дело кончилось в его пользу.

Мы помолчали. Когда он поднялся, я набрался смелости и сказал:

– Но меня же Эсекьель поведет. Он проследит, чтобы со мной ничего не случилось.

– Эсекьель…

На этот раз отец умолк и опустил глаза.

– Ты ведь знаешь, – начал он спустя минуту, – что мы не очень согласны с некоторыми сторонами жизни твоего брата, что мы… как бы это сказать, немного отдалились. И ты все равно хочешь, чтобы я отпустил тебя с ним на футбол.

– Да, папа, пожалуйста. – У меня навернулись слезы.

Он долго смотрел на меня, а потом сказал:

– Ладно, иди, разрешаю. Но не думай, что на этом все закончилось. После футбола у нас с тобой будет долгий разговор.

Он встал, пошел к двери, обернулся и сказал: