Глаза хаски

Я несколько месяцев не видел Эсекьеля. Все это время передо мной стоял его образ, окруженный завесой тайны. Я очень хотел раскрыть тайну. И так и не разобрался: меня тянет к брату, потому что мне понравилось проводить с ним время или потому что отец запретил нам видеться?

Так или иначе, все эти месяцы я отца видеть не мог.

Наша жизнь текла как обычно, мы играли в шахматы, слушали классическую музыку, всё как всегда, но мне становилось тошно от одной мысли о том, что придется сидеть с ним наедине.

Не то чтобы я его ненавидел – чувство было непонятное. Думаю, в какой-то момент родители предстают перед нами такие, какие есть. Без секретов. Я не мог понять его отношения к Эсекьелю, оно казалось мне ужасно несправедливым, но у меня не хватало храбрости спросить отца, почему он так поступает.

Сегодня, столько лет спустя, мне кажется, если бы я тогда рассказал, что испытываю, все пошло бы по-другому. Но мне было одиннадцать, а он был взрослый, и это он должен был сделать шаг. Шаг от власти к доверию.

19

Мне было очень плохо, я не знал, с кем поговорить, что сделать. Однажды я увидел маму в саду и подошел. Она срезала травы.

– Помочь? – спросил я.

– Да, давай, – сказала она и протянула мне ножницы. – Срезай тимьян.

Мы долго молчали в облаке аромата трав. А потом я все-таки спросил:

– Почему мы никогда не говорим про Эсекьеля?

Она спокойно положила секатор на землю. Протянула руку, будто хотела меня погладить. Взглянула на меня. Опустила руку. Опустила взгляд и прошептала:

– О некоторых вещах лучше не говорить.

20

В одно декабрьское воскресенье перед праздниками Эсекьель неожиданно – по крайней мере, для меня – пришел на обед.

Я хорошо помню. В тот день Мариано должен был зайти попрощаться перед каникулами. У них дом в Пунта-дель-Эсте, и каждый год перед Рождеством они уезжают туда до конца лета[2].

Раньше мы иногда ездили с ними на весь январь, но в этом году отец решил, что мы проведем каникулы у бабушки.

– У меня много дел в Буэнос-Айресе, – сказал он. – Я не могу так далеко уехать. А от бабушки можно одним днем съездить в город, разобраться с делами и вернуться. Так что, семейство, в этом году никакого моря.

Не знаю, что по этому поводу думала мама, но я лично был только рад отправиться к бабушке.

Вот так обстояли дела в то воскресенье, когда я открыл дверь и обнаружил на пороге Эсекьеля. Мы крепко обнялись и долго так стояли.

– Я хотел с тобой повидаться, – прошептал я, – но папа не разрешает.

Он посмотрел на меня и улыбнулся.

– После обеда поговорим, – и твердым шагом вошел в дом.

Я воспринял это как равнодушие. Не знаю, чего я от него ждал – может, чтобы он похитил меня из дома, где я чувствовал себя таким несчастным. Потом я долго думал и решил, что вел себя как дурак.

Обед тянулся медленно, мы почти не разговаривали, разве что о каникулах и праздниках. Эсекьель сказал, что приедет встречать Новый год к бабушке, а в феврале собирается с друзьями в Вилья-Хесель. Я прекрасно знаю, что семейный обед – не время для некоторых тем, но все равно моя семья казалась мне сборищем лицемеров. Дома мы никогда не упоминали Эсекьеля, а если упоминали, то, как я уже сказал, кругом искры летели. Всего несколько месяцев назад мама плакала из-за него, а отец лопался от злости. А хуже всего, что мне категорически запретили с ним встречаться.

И вот мы сидим и болтаем о всяких глупостях. О праздниках и каникулах.

* * *

– Не думал я, что ты такой двуличный, – сказал я Эсекьелю после кофе, когда мы сидели под соснами в саду. Он удивился – я и сам себе удивился.

– Не понял. Почему ты так говоришь?

– Да потому, – сказал я и махнул в сторону дома. – Как все вкусно, мама! Давайте вместе встречать Новый год, папа! – передразнил я его.

– Ты что-то запутался, – ответил он. Долго молчал, а потом сказал: – У мамы всегда все вкусно. И да, я правда хочу встречать Новый год с вами, – и он рассмеялся. Громко рассмеялся. Я обиделся.

– Но меня к тебе не пускают, никогда про тебя не говорят, а если и говорят, то ничего хорошего. Скажешь, ты этого не замечаешь?

– Замечаю, конечно. По-твоему, я совсем тупой? Но это не значит, что я их не люблю или они меня не любят. Не значит, что я не люблю бывать у них – не каждый день, конечно, но время от времени. Они же мои родители, я, в конце концов, с ними восемнадцать лет прожил. Я понимаю, что ты имеешь в виду, но мне хочется, чтобы и ты меня понял.

Он вздохнул и продолжал:

– Жить с ними я не могу. Больше не могу. Но пока мы жили вместе, было совсем неплохо. Может, тебе это странно, но так и есть.

И он сказал, что понимает страхи родителей, и рассказал про времена, когда они жили вместе, и про семейные секреты, и еще много про что.