Глаза хаски

Я сидел как завороженный: мне открылся новый человек, Эсекьель, мой брат. Со стороны это может показаться нелепым, но для меня это было именно открытие. К тому же мы обсуждали такие вещи из жизни нашей семьи, про которые я и думать раньше не смел. Когда Эсекьель умер, я тысячу раз перебирал в памяти все, что произошло с тех пор, как отправился к нему домой за объяснениями, и до нашей последней встречи. И теперь понимаю, что на самом деле мы тогда говорили в основном о чем-то очень простом, что и обсуждать-то незачем. Но передо мной словно засияла истина. Как будто я впервые осмыслил мир. Так я переживал наши разговоры – и в то воскресенье тоже, пока не пришел Мариано.

* * *

Мы впервые должны были провести каникулы порознь. И не знали, что так будет и впредь.

Думаю, моя радость от встречи с Эсекьелем и возбужденность Мариано от предстоящих каникул вместе создали какую-то странную обстановку.

Мы поставили Dire Straits и уселись на полу у меня в комнате, привалившись спинами к кровати. Весь вечер разговаривали, разоткровенничались как никогда раньше.

Он рассказывал про свою семью, про сестру. Я рассказывал про свою семью и про то, как мы поговорили с Эсекьелем. Много смеялись – никогда нам не было так весело вместе.

Солнце садилось, комнату заливал оранжевый свет, диск доиграл. Мы помолчали, а потом Мариано признался, что влюблен в Марию Эухению, с которой мы еще в детский сад ходили. Я и не подозревал, что он может влюбиться – в Марию Эухению или в кого-то еще.

Мариано был страшно рад, потому что она тоже ехала в Пунта-дель-Эсте, и там он собирался признаться ей в любви. Думаю, из-за того, что он мне открылся, и из-за недавнего разговора с Эсекьелем я и решился рассказать ему, хотя раньше сам себе поклялся не рассказывать никому.

– Я выяснил, почему родители сердятся на Эсекьеля.

Мариано заинтригованно посмотрел на меня.

– Потому что у него СПИД.

Мариано промолчал, ничего не спросил. Я тоже молчал.

– Ты, наверное, с ним больше не увидишься, – наконец тихо проговорил он.

– Увижусь, конечно. Он же мой брат.

Мариано скривился и покраснел.

– Да ладно, не дури. Он тебе все равно что не брат – много лет ты на него чихать хотел. Не встречайся с ним больше. Ты что, не понимаешь, что можешь заразиться?

– Сам не дури. Не могу я от него заразиться.

Вид у Мариано был возмущенный.

– Поздно уже, – сказал он и ушел.

Волшебство рассеялось. Больше он не возвращался.

21

За пару дней до Рождества мы уехали за город.

Рождество встретили только с бабушкой и родителями. А на Новый год приехали мои дяди и тети и Эсекьель.

Я очень радовался: когда кругом столько народу, гораздо легче проводить время с Эсекьелем. Теперь у меня не осталось сомнений, мне было с ним хорошо. Я любил оставаться с ним вдвоем.

Четыре дня мы гуляли, катались верхом, сидели под плакучей ивой и болтали.

Как-то вечером я помогал ему варить кофе, а он разбил чашку и порезал руку. Мы оба замерли. Я смотрел на кровь и на чашку, вспоминал Мариано и думал, что, возможно, он не так уж неправ. Эсекьель, кажется, понял, как я испугался, но ничего не сказал.

В тот Новый год мне впервые налили спиртного, бокал шампанского под бой часов.

Я с радостью вспоминаю те дни.

Когда Эсекьель уехал и остались мы с родителями и бабушкой, я принял решение снова его увидеть, хоть пока и не знал как. Зато я точно знал: что бы ни связывало меня с Эсекьелем – тайна, любопытство или что-то еще, – связь эта настоящая, искренняя.

И я должен был сделать так, чтобы она не оборвалась.

22

За оставшееся лето я так ничего и не придумал.

Все решилось само собой в марте.

Мы вернулись домой за неделю до школы, и я первым делом позвонил Мариано. Я хотел узнать, как у него прошли каникулы и что там получилось с Марией Эухенией. Звонил несколько раз, а его все не было дома. И сам он не перезванивал. Я не мог понять, в чем дело. Обычно мы созванивались после школы каждый день – редко когда забывали. А тут не виделись три месяца, и он мне не отвечал.

Я все удивлялся, но потом мама попросила меня помочь ей привести в порядок дом и особенно ее обожаемый сад, который после долгого отсутствия совсем зарос, и я подумал, что Мариано, наверное, тоже припахали.

Я не мог дождаться первого дня занятий – мне столько всего нужно было рассказать Мариано.

Я пришел в школу очень рано и стал ждать его у дверей. Издалека увидел, как он идет за руку с Марией Эухенией, и обрадовался за него. Он холодно и равнодушно бросил мне: «Привет», прошел мимо, не глядя на меня, и сел за парту с Марией Эухенией.

Наши одноклассники очень удивились: раньше мы всегда садились вместе, а теперь я сидел один, за три ряда от Мариано. На переменах он держался подальше от меня. Я ничего не мог понять. А потом сообразил, что он меня так «наказывает».

За то, что я брат спидозного.

* * *

Дома я заперся у себя в комнате и проплакал весь вечер. Я впервые столкнулся с нетерпимостью – но до смерти Эсекьеля мне предстояло столкнуться с ней еще не раз.