Глазами надзирателя. Внутри самой суровой тюрьмы мира

Вот что я скажу: в тюрьме нужно постоянно лавировать вокруг таких людей, пытаться успокоить их или держаться от них подальше. И все это ужасно неудобно в среде, где нужно быть жестким, чтобы выжить. Офицеру нужно быть в состоянии выражать свои мысли прямо, а не постоянно беспокоиться о том, что он скажет что-то не то. Иначе это место сожрет вас заживо.

Все эти жалобы на меня вызывали беспокойство. Тюрьмы – это места с определенными собственными законами, и вы получаете определенную репутацию. Есть масса возможностей все испортить. Менеджер, который слышит жалобу, должен выслушать обе стороны, прежде чем принимать какое-то решение, но чаще всего происходит иначе. Кто пожалуется первым, тому и поверят. Если не подсуетишься и не сделаешь этого сам – окажешься в невыгодном положении. Вещи, которые должны бы обсуждаться между коллегами, были официально расследованы без всякого промедления, что приводило к еще большему недовольству и дурному впечатлению.

Из-за этого, когда жалобщики добиваются своего и разыгрывается гендерная или расовая карта, может появиться ощущение, что к некоторым группам относятся немного иначе, независимо от того, правда это или нет. Ни в одной организации нет места расизму или сексизму, но в тюремной среде формальный подход часто бил по здравому смыслу, и это было вопиюще. Это очень глупо. Дерьмовый офицер – это просто дерьмовый офицер.

Расскажу об одном случае. Я отправился в крыло I, в отделение детоксикации, чтобы забрать заключенного. Тюрьма «Манчестер» настолько велика, что иногда просто здороваешься с офицерами, даже не зная их по имени. Из-за работы по сменам можно месяцами не видеть других. Эту офицершу я знал в лицо, перед ней на столе лежал одинокий кусок торта.

– Привет, дорогуша, – сказал я. – Я пришел за таким-то.

– Привет, – сказала она и протянула мне то, что осталось от торта, и я с удовольствием съел это. – Сегодня мой день рождения, – сказала она. Я пожелал ей удачи, поблагодарил за угощение и, забрав заключенного, пошел своей дорогой.

На следующей неделе я вел этого зэка обратно и в шутку спросил, нет ли у нее еще торта.

– Нет, – ответила она и добавила, что я доставил ей неприятности.

– Как это? – спросил я.

– Ты съел последний кусок.

Оказалось, что, когда я ушел, вошел другой офицер и, заметив обертку, спросил, почему она не угостила его.

– Большой Сэм, офицер из крыла К, съел последний кусочек, – сказала девушка.

Через пару дней она предстала перед начальством. Парень утверждал, что эта сотрудница – расистка, потому что она намеренно не сохранила ему кусочек своего праздничного торта. Как бы дико и смешно это ни звучало – и девушка действительно смеялась над этим, – она была искренне расстроена, а еще ее заставили извиниться.

Позвольте мне сказать вам, что, если бы кто-то принес торт в крыло К, где было пятнадцать сотрудников в офисе, и разрезал бы его всего на десять частей, была бы драка.

Если бы кто-то мог заполучить три куска, у него было бы три куска – каждый гребаный кусок для себя, любимого. Если бы я мог запихнуть в себя целый торт, то так бы и сделал. Ничего не осталось, когда вы пришли? Вот незадача.

Еще до того, как расследование дела Бонни и Клайда закончилось, у меня регулярно возникали разногласия с главным офицером Венейблсом. Я считал его назойливым и не очень умным, хотел, чтобы он оставил наконец меня в покое, чтобы я мог делать свою работу.

Я пошел к одному из начальников, который уже работал в тюрьме, когда я только проходил обучение. Он знал, что я порядочный офицер, хотя когда-то считал меня придурком и задирой. Теперь мы хорошо ладили. Он сказал, что думает по этому поводу, и спросил, не хочу ли я поработать в медицинском отделении.

В то время у этого места была ужасная репутация. Мало того, что заключенные буквально на стены лезли, там не хватало персонала – никто не хотел работать в этом месте, – и еще некоторые опасались одного или двух офицеров и медсестер. Те немногие оставшиеся у меня друзья в крыле К, например Нобби Нобблер, сказали, что я сошел с ума.

– Послушай, останься там на двенадцать месяцев, – сказал начальник, – а потом, если захочешь, я дам тебе любую работу в тюрьме, какая тебе нравится.

Предложение показалось мне неплохим, и я пару раз заглянул в медицинское отделение, чтобы разведать обстановку. Все там меня немного тревожило. Не столько сама работа, сколько персонал. С ними было трудно поладить, и для меня этого было достаточно. Пара старших медсестер были просто пугающими, и я начал сомневаться. Но все же постоянно думал об этом предложении, а потом еще один случай окончательно склонил чашу весов в пользу этого перевода.