Глубокие воды

Вик засыпал, а в нем исподволь нарастала неприязнь к Мелинде, будто в него вселился злобный дух и сдавил борцовским захватом. Эта неприязнь овладевала им с неумолимой силой привычки, как обыкновение засыпать, лежа на спине, – и, прежде чем забыться сном, Вик отчетливо осознал ее появление и позволил ей скользнуть по краешку рассудка, словно мимолетной дремотной мысли. В его уме Мелинда обрела ярлык «Мой враг» – да, она его враг, и нет никакого резона воображать, что все изменится. Злобный дух неприязни отыскал удобное местечко в душе Вика и вцепился крепкой хваткой. Вик немного поворочался и уснул.

15

После ужина в честь дня рождения Мелинды Гарольд Карпентер резко изменил тактику. Он стал чаще видеться с Мелиндой наедине и реже – с ними обоими. За три или четыре дня после ужина Мелинда дважды встречалась с Гарольдом и не преминула рассказать об этом Вику, который не проявил к этому ни малейшего интереса.

– Мне безразлично, видишься ли ты с ним где-нибудь, – сказал он и добавил: – Но не смей приглашать его к нам в дом.

Мелинда ошеломленно уставилась на него:

– А в чем дело?

– Он мне не нравится, – резко сказал Вик, возвращаясь к вечерней газете.

– С каких это пор он тебе не нравится? Я думала, он показался тебе очень интересным.

– Да. Очень интересным, – ответил Вик.

Несколько мгновений он вслушивался в ее молчание. Она стояла у дивана, беспокойно переминаясь с ноги на ногу. Она стала носить туфли на высоком каблуке (у нее было несколько пар), потому что мистер Карпентер был высокого роста.

– И с каких пор ты решаешь, кого мне к нам приглашать, а кого нет? – напряженно спросила Мелинда, стараясь понять, что с ним.

– Вот с этих самых пор. Он мне не нравится. Извини, но я не хочу это обсуждать. Встречайтесь у него дома или еще где-нибудь. Он же недолго здесь пробудет, правда?

– Да, недолго. Недели две.

Вик улыбнулся в газету, потом повернул улыбающееся лицо к Мелинде и подумал: «Еще две недели на моем содержании». Он с трудом сдержал себя и исключительно из вредности не заявил, что прекрасно знает, кто именно получает его деньги.

– Что ж, нам всем будет его недоставать, правда?

– Вряд ли нам всем, – съязвила Мелинда.

– Ну, скоро появится другой, – сказал он и почувствовал, что она свирепеет.

Она закурила и бросила зажигалку на диван.

– Ты сегодня в прекрасном настроении! Весь из себя такой радушный, любезный, учтивый… Все те качества, которые ты вечно выставляешь напоказ.

– Я никогда не выставляю их напоказ. – Он взглянул на Мелинду, заметил ее испуг. – Ох, извини, пожалуйста. Я ничего не имею против мистера Карпентера. Он очень милый. Очень приятный молодой человек.

– А по твоему тону не скажешь.

– Да? Ну прости. – Вик невольно улыбнулся, чувствуя, что в его голосе смешались ласковое участие и откровенная неприязнь. – Считай, я этого не говорил. А что у нас на ужин?

– Обещай, что не станешь грубить, если мне захочется позвать его в гости.

Вик сглотнул. Дело не в Мелинде и не в мистере Карпентере. Дело в принципе. Губы Вика невольно сложились в привычную улыбку.

– Да, конечно, зови его в гости. Прости, я погорячился. – Он подождал. – Когда бы ты хотела его пригласить? Может, на ужин?

– Не ерничай! – Мелинда нервно теребила нитку, туго наматывая ее на палец.

Не обращай внимания, сказал себе Вик, но нитка его почему-то раздражала.

– Так что на ужин, дорогая? Хочешь, чтобы я приготовил?

Она вдруг бросилась на кухню:

– Я сама.

Иногда перед внутренним взором Вика возникали темные деревья, гнущиеся под яростными порывами бури. Он представлял, как тянется за пепельницей, но сшибает ее со стола, как сжимает в пальцах улитку, но, не рассчитав сил, раскалывает ее хрупкую раковину, хотя, вообще-то, такого с ним никогда не бывало. Он следил за движениями рук, плавными и точными, как всегда, – небольшие пухлые ладони, пальцы чистые, как у врача, разве что иногда испачканные типографской краской. Улитки любили его руки и медленно, но уверенно заползали на подставленный указательный палец, даже если в их ограниченном поле зрения не было салатного листа.