Гнев Бога

Латуш, негромко говоря: «И так, он объявил себя Мессией, но я знаю, что он никому не нужен, разве что…», остановил свой быстрый взгляд на Иуде, идущем в толпе, спрыгнул с крыши вниз, на улицу,

Астролог прошёл сквозь толпу к нему и обнял его за плечи, щуря в улыбке свои продолговатые глаза.

– Ну, вот, Иуда, не глядя на твою руку, скажу тебе, приятель: та женщина, которую ты любишь. Находится рядом, и она скоро будет в твоих объятиях.

– Как мне пройти к ней?

– Ты сам найдёшь дорогу.

– Но в какую сторону мне сделать первый шаг?

– В любую, – весело откликнулся Латуш, отпрыгивая к стене дома.

Мимо астролога, подхватив Иуду и увлекая его с собой, прошла новая толпа горожан, которая направлялась к дворцу Ирода Великого.

Впрочем, уже в следующую секунду веселое выражение покинуло лицо египтянина. Он метнулся за Иудой, настиг его, схватил за руку, горячо заговорил:

– Иуда, тысячи лет не остудили мою душу. Она всегда загорается, когда я вижу таких людей, как ты. Но их было немного в мире.

– Что ты хочешь сказать мне, Латуш?

– Прошу тебя, Иуда, не ходи с Иешуа.

– Да ведь я ушёл от него.

– Не ходи.

– Но почему?

– Потому что у тебя благородная душа, и ты не умеешь хитрить. Таких людей люди не любят.

– Ну, а мне что до этого?

– Я хочу спасти тебя от смерти. Она впереди, но вот если ты сейчас шагнёшь в сторону, то…– Латуш замолчал, идя рядом с Иудой, нахмурив тонкие строчки чёрных бровей, и долго смотрел себе под ноги.

Тогда Иуда спросил:

– Погибнет ли Иешуа, если я шагну в сторону?

В ответ египтянин пожал плечами.

– А если я пойду прямо, что будет с моим другом?

– Я могу только сказать: не ходи с Иешуа.

Латуш вырвался из толпы, а Иуда, посмеиваясь и не придавая никакого значения словам астролога, уже думая только о Иродиаде, поспешил вперёд навстречу своей судьбе.

Египтянин чуть повернулся к боковой улочке, откуда, словно по его мысленному приказу выскочила группа людей. Среди них бежал прелестный подросток, взволнованно оглядывая горожан. Это была переодетая в мужскую одежду Мария из Магдалы. При виде Иуды, она тихо взвизгнула и помчалась к нему лёгким, стремительным шагом, в мгновенье, забыв о том, что её женская природа сейчас более, чем когда-либо проявлялась в каждом её движении, и что, если бы люди смогли понять, что она – Мария – в мужской наряд, то ей грозила бы смерть.

Едва Мария прикоснулась к одежде бывшего трибуна претория, как всё её милое существо затрепетало, и она прижалась телом к Иуде, обхватив его руками, пролепетав ангельским голосом:

– Любезный моему сердцу, Иуда.

Он же, воспринимая душой чувство юной женщины, взволнованный от него, не понимая, что оно исходило от Марии, поднял голову и начал смотреть по сторонам в поисках Иродиады. Ведь это она, где-то рядом смотрела с любовью на Иуду.

Подросток то и дело заступал ему дорогу, повисал на его плече, и Иуда в раздражении оттолкнул незнакомца рукой.

– Мальчик, ну, что тебе нужно от меня?

Но счастливо выражение лица Марии не изменилось. Этот резкий, грубый толчок она восприняла, как нежное прикосновение к себе, а слова Иуды для неё были полны божественной музыки. Их значение не дошло до сознания женщины. Она видела, слышала и чувствовала только то, что хотела видеть, чувствовать и слышать. Весь мир в эту минуту был Иудой. Мария не могла оторвать от него взгляда, не могла разжать пальчики, которыми судорожно сжимала его священные кисти таллифа, глубоко вдыхала воздух, который окружал Иуду.

Она задержала его и остановила. Люди, идущие позади них, сердитыми окриками, толчками заставили Иуду выйти из толпы. За ним выскочила Мария.

Иуде было всё равно: стояли статуи принцепса или нет. Он не ощущал зова крови и единство с иудейским народом. Здесь, в родном Иерусалиме, он был римлянином и чужаком, презиравшим единобожие и религиозный фанатизм иудеев. В далёком Риме, его память хранила наивные детские воспоминания, полные добра, и он мечтал вернуться на родину, видя её в мыслях прекрасной землёй с прекрасными людьми. Но едва Иуда приехал в Палестину, как понял, что он в душе римлянин. И всё, что происходило в Галилее и Иудее, ничуть его не трогало, а наивная вера людей в Мессию – смешила. Теперь он досадовал, что бросил римскую службу, полную развлечений, пиров, красивых женщин и весёлых забот.

Сейчас, в эту минуту Иуда, глядя на отчаянные, злые лица иудеев с досадой спрашивал себя: «Зачем я с ними? Что мне до их глупой затеи: убрать статуи, которые меня не оскорбляли?» перед мысленным взором Иуды прошли картины вечно ликовавшего Рима. И ему страстно захотелось вернуться на римские улицы.

Иуда горестно вздохнул и. не замечая Марию, продолжал мысленно говорить: «Нужно немедленно послать письмо Гортензию. Он поймёт меня…» В это время толпа остановила своё движение. Люди плотно, один к одному сдавили друг друга, попятились назад, начали разворачиваться и вскоре устремились по улице вниз, сбивая с ног слабых и затаптывая на смерть. А в этом бегущем море людей, то тут, то там мелькали рослые, огромные римские легионеры, переодетые в одежду иудеев, с кнутами в руках, которыми римляне секли народ.