– Я пыталась. Просто… не стала…
– Понимаю, – кивнула Луиза. Они с минуту сидели и смотрели в окно. Гроза кончилась, облака бежали быстро, дождь понемногу стихал. Из окна спальни по-прежнему пахло весной.
– Немножко странно, правда?
– То, что я с девушкой?
– Нет, не это. Ну, может, чуть-чуть. В основном странно, что все по-другому.
– Это просто я, – сказала Нора. – Я здесь. Я та же, что раньше.
Теперь она боялась заплакать.
Луиза покачала головой:
– Я неправильно выразилась. Мы раньше
– Быть чьим-то зеркалом не входит в твои обязанности, – начала она.
Куда делись девочки? Мелоди обыскала все, пока не додумалась посмотреть в спальне. Она медленно открыла дверь и увидела, что они сидят на кровати.
– Вы спросили Джека, можно ли сюда?
Она зашла в комнату и, как Нора и Луиза, стала с интересом осматриваться.
– Мы как раз собирались выйти, – сказала Луиза, сморкаясь и пытаясь собраться. Мелоди увидела, что Луиза плакала.
– О нет! – Она бросилась к ним и опустилась перед ними на колени. – Что случилось? О боже, что-нибудь стряслось на улице? Вас кто-нибудь обидел?
– Нет, – сказала Нора. – Ничего не случилось.
– Я хочу знать правду! – Мелоди схватила их за руки и слегка встряхнула. – Если вас кто-то обидел, вы должны мне сказать. Я не хочу, чтобы вы от меня что-то утаивали.
Луиза рассмеялась:
– Мама. Господи. Никто нас не обижал. У нас все хорошо.
– Мы просто говорили про школу, – пояснила Нора.
Мелоди переводила взгляд с одной дочери на другую. Луиза смотрела на свои колени.
– Она говорит правду? – спросила ее Мелоди.
Луиза пожала плечами. Нора казалась встревоженной. Мелоди вгляделась ей в глаза, пытаясь уловить малейший намек на ложь.
– Что тут происходит? Что вы недоговариваете?
Луиза комкала в руке бумажный платок. Мелоди пальцем взяла ее под подбородок и приподняла. Теперь Луиза смотрела ей в глаза.
– Мы не выйдем из этой спальни, пока вы не скажете мне, что происходит.
Глава тридцать третья
– Ты такая красивая, – сказал Лео Стефани в ту первую ночь, когда они переспали в ее обшарпанной квартире на первом этаже еще более обшарпанного здания.
Стоял конец августа, а кондиционер был роскошью, которую она не могла себе позволить. Вентилятор, агрессивно щелкавший с каждым полным оборотом, жужжал и грохотал на окне спальни, заглушая звуки улицы: подростков напротив, вечно тусовавшихся на ступеньках под орущее в машине радио и ругавшихся до рассвета; резкие гудки такси в трех кварталах, где всегда была пробка при въезде на Манхэттенский мост. Но в ту ночь, в ночь, когда Лео сказал Стефани, в какой он жопе, какофония, от которой она обычно в отчаянии скрежетала зубами, казалась романтичной и необузданной музыкой большого города – идеальным саундтреком для ее страсти.
– Ты такая красивая, – сказал он ей, когда она медленно раздевалась перед ним, а он восхищенно смотрел, замерев на краю ее незастеленной двуспальной кровати. В его голосе звучала такая редкая удивленная нотка, что у Стефани перехватило горло. А потом он закрыл лицо руками.
– Лео? – прошептала она.
– Я в такой жопе, – сказал он себе в ладони.
«О господи, не сейчас», – подумала Стефани. Только не это предкоитальное выговаривание, не совершенно ненужное изложение того, в какой именно жопе он в данный момент. Она что, не видела его в деле уже не первый год? Не знала обо всех его недостатках? Она посмотрела на изгиб его спины, на канатик позвоночника, на то, как лежали его длинноватые в ту пору кудри на почти женственной шее. Его кожа сияла в лунном свете, как блестящая поверхность жемчужины.
Он поднял на нее глаза.
– Я правда в жопе, Стефани.
Она с полнейшей ясностью поняла, что он предлагал ей в это мгновение – не признание, не мольбу, но предупреждение. Он предоставлял ей изящную возможность сбежать. В те дни одним из талантов Лео была способность предсказать, как все сложится. Его любимым выражением была цитата из речи какого-то финансового воротилы: «Если хотите предсказать, как поступит человек, определите его мотивы». Лео говорил не «Я в жопе»; он говорил: «Из-за меня все окажется в жопе». Он знал о своих мотивах что-то, чего не знала Стефани.
Но он был там, без рубашки, у нее на кровати. Лео, в которого она была немножко влюблена с самого начала, и все, о чем она могла в тот момент думать, это как он прижимается к ней всем телом.
– Все в жопе, – сказала она, хотя ни секунды в это не верила. Она не была. Большинство ее знакомых не были. Но она знала кое-что еще: ни в чем нельзя быть уверенной; всякий выбор – лишь догадка с учетом некоторого знания или прыжок в таинственную бездну. Может быть, люди и не менялись, но их мотивы – вполне.