Гнездо синицы

– Местами ожидается порывистый ветер и небольшие осадки в виде снега с дождём. – Я сел в кресло на автопилоте, а сам про себя пытался прикинуть, как далеко это может зайти.

– В том-то и дело, что ничего! Они сжигали сам жертвенник, шутки ради.

– Сейчас бы это назвали коллективным перформансом или же – blatantly[104] актом, направленным на повышение урожайности и закодированным под местечковый ритуал. Но я бы не доверял прогнозам погоды, нам каждые выходные обещают шторм века, 300 % месячной нормы осадков, но ничего не происходит. Мне начинает казаться, будто нам специально вешают лапшу на уши[105].

– А раньше, много-много лет назад, в день ледохода самые дряхлые старики деревни уходили в лес и не возвращались… Наша жизнь – объёмный бублик, – продолжал Директор спокойно, как будто в десяти метрах от нас не разгоралось пламя и едкий чёрный дым не заполнял пространство. – Может даже, и не объёмный, а нечто большее, чем просто объёмный, – утвердительно кивнул он с нескрываемой гордостью. – Но несмотря на все предрассудки и неудобства, были мы куда более свободными, чем вы теперь: нам хотелось жить, жить настоящей жизнью без каких-либо масок. В нашей общине не было судимых и судей, никто не навязывал моралей, не устраивал поборов. Наши мудрецы следили не за порядками, а лишь затем, чтобы ни один из ритуалов не воспринимался всерьёз.

– Весам сегодня лучше не принимать серьёзных решений. К Девам вопросов нет.

– В остальном наш быт мало чем отличался от быта зажиточных северных деревень. И пусть земли не были столь плодородными, как хотелось бы, зато богатство леса и рек компенсировало всё с лихвой. А вот теперь я сам старик и сжигаю ни-че-го…

Май, 10[106]

…я не могу сказать, что именно это было за поселение, кажется, у него и вовсе не было имени в привычном смысле; как я уже говорил, там напрочь отсутствовала современная инфраструктура: централизованное водоснабжение, газ, электричество, интернет. До ближайшего оплота цивилизации было около сорока вёрст по грунтовой дороге, весной и осенью превращающейся в сплошное непроходимое месиво. Снег только сошёл, а свежая зелёная трава ещё не успела толком прорезаться. Семья моя не относилась к числу зажиточных, но порог наш всегда сиял, а над дверью при входе висела самая большая из всех, что мне встречались, щучья пасть с зубами, острыми, как иголки. Рыбину голыми руками выловил мой прадед у Русалкиного камня.

Я же был обычным четырнадцатилетним мальчишкой, рядом со мной слегка скованной походкой шла девочка – Заря, – мы поднимались вверх по тропинке, плавно вьющейся вдоль почерневшего от времени забора, затем шли вниз и тихо беседовали о последних событиях, потрясших нашу деревню: ровно две недели назад без вести пропало четверо детей. В воздухе витал траурный настрой, днями и ночами местные прочёсывали округу, но ни единого следа среди закладывающей уши тишины обнаружить не могли, вслух не произносили, но косились тайком вглубь чащи.

О том, что в Синем лесу пропадают люди, известно было издревле. «Дух водит», – говорили старухи ещё задолго до моего рождения. И не важно, как хорошо ты знаешь его тропы, если лесу угодно, он тебя заберёт. А бывало, поиграется-поиграется с испуганными путниками, да и выпустит на видном холме или на другом берегу реки. Так случилось с моими дедом и бабкой. Будучи ещё совсем молодыми девицей и пареньком, вышли они, как водится, ранним утром за морошкой. А морошка наша не простая, сок её, выдержанный при солнечном затмении, звался Мёртвой водой, считалось, будто она лечит все душевные изъяны и выпивший её в нужный час начинает видеть будущее и прошлое. Но что это за час, естественно, никто не говорил (я, кстати, обещаю разбить тебе о голову последнюю бутыль этого сока, если ещё раз откажешься). Ну так вот. Оба они выросли здесь, и все лесные тропы знали как линии на своих ладонях, страха перед чащей не испытывали и относились к природе всегда с почтением. Чем они не угодили лесу, остаётся только гадать. Отправились они на болота, час идут, посмеиваются, каждый камень, каждое дерево знакомо: вот осина, похожая на скрипача, занёсшего смычок над скрипкой, вот вырванная с корнями лиственница, напоминающая огромного паука, красный родник, прозванный кровавым, два часа идут, а поляны всё нет и нет. Сотню раз ходили этой дорогой, и всегда она приводила к низине, усыпанной ценной ягодой, но в тот день спустя третий час вместо болота вышли они снова к скрипачу. Вроде их скрипач, а вроде и чужой, но какова вероятность, что природа исказит две осины подобным образом…