Гнездо синицы

Из-за притока свежего воздуха проголодавшееся пламя затрещало втройне сильнее.

– Это вам не поможет. Только хуже стало.

– Ты уж меня прости, слишком долго всё это копилось.

– Почему вы не пытаетесь выбраться?

– Рано. Я ещё не всё закончил из того, что заварил.

– Самое время, чёрт подери!

– А что ты так беспокоишься за меня? – с подозрением спросил он. – Я вот никуда не тороплюсь. Я так долго ждал не для того, чтобы теперь спешить.

– Неужели вам не дорога ваша жизнь?

– Ты замечал, с каким удовольствием летает птица?

– Только во сне.

– Вот и мне тоже не дорога́. В этой жизни нельзя быть уверенным, что ты – это ты. Сколько себя помню, я хотел быть глубоким, но не так, чтобы производить впечатление глубины, а по делу. – Он перегнулся через край и чуть было не выпал. Я едва успел схватить его под локоть. – Юх! Главное, не спутать глубину с пустотой! Да? Недолго осталось, моя история подходит к кульминации, а значит, и к концу, а твоя только начинается. Скалишься?

– Это ваша маска. – Я не снимал её уже какое-то время.

– А, точно.

– Странно, что не сработала сигнализация.

– Она и не должна была.

– Поливалки, системы дымоудаления?

– Нет, нет и ещё раз нет. Всё – фикция. Внешне – сплошная благодать, но скажу по секрету: все детали интерьера выполнены из легковоспламеняемых материалов. Утеплитель под обшивкой горючий и настолько дешёвый, что привезти его сюда стоило в четыре раза дороже. А все огнетушители бутафорские, сделаны из папье-маше. – Он пнул красный баллон ногой, и тот смешно повис на его носке. – Это здание – бикфордов шнур.

– Могли же пострадать люди.

– Но ведь не пострадали! Какой же занудный попался чёрт! А даже если бы и пострадали? Предложи стае голодных безродных псов остановиться и взглянуть наверх – попробуй растолковать, как много они упускают, тратя драгоценные мгновения на то, чтобы разодрать кисть, указующую на небо. – Директор корчился, как перуанский шаман, широкими жестами кидая в дверной проём оригиналы каких-то документов, а рыжие блики носились по его лицу, как ужаленные.

Огонь быстро распространялся.

– Что-то мне подсказывает, совсем скоро вы там окажетесь.

– Сверху – там – скрыт настоящий мир, по отношению к которому наш воздух – вода. В то время как твердь, по которой мы ходим, – воздух нижележащего мира. Отгадаешь загадку, ответь: кто она?..

– Я не большой ценитель загадок.

– Дослушай хотя бы. Все хоть раз в жизни сталкиваются с ней лицом к лицу, мало у кого получается запомнить детали внешности, но зато почти никто не сомневается. Нет, не сразу. Для понимания нужно время. Кто-то ждёт этой встречи, кто-то от неё бежит…

– Смерть.

– Близко, но нет. Чтобы отгадать, кто она, нужно понять, не зачем ты её ищешь, а как. А ищут её и то по-разному: кто-то на поле боя, кто-то в искушении, кто-то в смирении. Больше ничего не скажу, иначе сразу поймёшь.

– Ну, смерть же, нет? Смысл жизни? Слава?

– Какой ещё смысл жизни, сынок? Упаси господи.

– Любовь?

– А ты, я смотрю, не только занудливый, но ещё и не очень сообразительный. Пойми ты, да, конечно, человеку постоянно чего-то не хватает: любви, счастья, сочувствия, справедливости, смысла жизни. Нам – ненасытным – каждый день требуется доказательство нашего существования, и, получив его сегодня, завтра мы требуем новое и более весомое. Так дальше нельзя. Мы выписываем долговые расписки богу, природе, вселенной (зови как хочешь), но на деле всё глубже загоняем себя в долги, и пузырь этот вот-вот лопнет. Но загадка моя не про это. Всего лишь нужно выйти за рамки эмпирического контекста и обратиться к насущному бытию, – произнёс Директор разочарованно. – Что ты так смотришь на меня? Я лишь старик с прогрессирующей деменцией! А ты проиграл, так что с тебя история, и пока не расскажешь, я с места не сдвинусь. Я же свою рассказал? Рассказал.

– Вы напрасно считаете, – нервно заявил я, не отказавшись при этом от встречного блефа, – будто я заинтересован в обратном.

– К тому же ты мне должен за дочку.

– Хорошо. Идёт, – согласился я, понимая, что спор лишь отнимет у нас драгоценные минуты. – Однажды в детстве во время посещения цирка на моих глазах случилось несчастье: клоун упал с натянутой под куполом нити, под вопли обезумевшей толпы, мы с мамой сидели в первом ряду, и когда все ломанулись к арене, к телу с перебитыми костями, я оказался к нему ближе всех. Толпа сзади всё напирала и напирала, они тянули руки с телефонами в надежде ухватить камерой хоть что-то, в какой-то момент под гул и оркестровые вопли я почти уткнулся носом в этого несчастного человека, харкающего кровью, он пытался сказать что-то сквозь непрекращающийся поток крови. «Нас… нет…» – прошипел, надрываясь, он и испустил дух.

– И это всё?

– Всё.

– Не пойдёт! Не верю.

– Чтоб вас.

– Рассказывай как следует!

Кинув взгляд в проход, к которому уверенно приближалось пламя, я понял: он проверяет меня, рассчитывает, что я первый сдамся. Ну, удачи, друг. Я хладнокровно достал из кармана[109] первый попавшийся листок.

– Хотите историю, будет вам история. Она называется «Пятнадцать». Как-то раз меня пытались утопить в проруби…

Пятнадцать