Гнездо синицы

Что Заря значила для каждого из нас? Язык чешется выкатить очередную банальность, а-ля «для каждого нечто совершенно своё», и успокоиться на этом. Очень скоро мы обнаружили, насколько наивным было считать, будто мы в этом безумии утопаем вчетвером. Нет, в этом безумии каждый из нас тонул по отдельности: со временем невидимая поначалу граница въедалась все глубже, пересечений становилось меньше, различий больше, и в конце концов проекции Зари сделались настолько непохожими друга на друга, что, если бы получилось выставить их в линию сравнения ради, посторонний человек (даже очень внимательный) ни за что бы не объединил три эти фигуры в одну. Я говорю три, потому что Егор забыл, а может, намеренно исключил Зарю из своей памяти, у него были на это свои причины.

– Нужно поговорить, выходи срочно, – отрезал Егор, он был очень серьёзен и, ничего не объяснив, бросил трубку.

В тот осенний хмурый день он ещё прекрасно помнил; стоял, вытянув голову слегка вперёд, руки, сжатые в кулаках, держал в карманах чёрных спортивных штанов, зауженных книзу, наподобие галифе (мы все были одеты плюс-минус одинаково – в соответствии с дресс-кодом окраин провинциальных городов). Я заметил его издали. Для обычных встреч всегда использовалась скамейка, спрятанная в тени двух огромных черёмух, она располагалась за подобием детской площадки (вырванная с корнем карусель; ржавая горка, на которую не мочился разве что самый ленивый пьяница; ничем не огороженная клякса песочницы, используемая исключительно для смены кошачьих туалетов). Но для серьёзных встреч нужно было что-то более скрытое от посторонних глаз. Для этих целей нам служил пустырь в пятистах метрах севернее дома, почти на самой вершине пологого холма с огромным почерневшим от времени восьмиконечным крестом посредине (указание на место активных боёв с фашистом), бетонный постамент его был покрыт паутиной трещин и пестрел блеклыми островками лишайников и мха. Я явился последним, скорее всего, они специально встретились раньше и уже успели что-то решить. Паша задумчиво пинал особенно крупные экземпляры гравия, целясь в крест; Егор злобно наблюдал, как я приближаюсь, стараясь в самой моей походке угадать признаки нечистой совести; даже Дима, с чьего лица редко сходила ухмылка, сидел хмуро на корточках неподалёку и бесцветными глазами, как заворожённый, следил за перебранкой ворон, слетевшихся со всей округи. Я остановился на пару мгновений, не дойдя до них тридцати шагов, и тоже посмотрел наверх. Взгляд, миновав свору чёрных птиц, едва поспевал за низкими облаками с завитушками, которые с невероятной скоростью проносились над нами. Я невольно сделал про себя заключение: небо, плоское круглый год, по-настоящему приобретает объём только осенью. Все звуки: оргия птиц, шум ветра, лохматящего головы деревьев, и даже шорох листьев под ногами – всё мною домысливается теперь, ведь тогда я ровным счётом ничего не слышал, будучи полностью поглощённым тем, что меня ожидало.

– Узнаёшь? – протянул мне телефон Егор, готовый с ходу разбить мне морду.

Я понял, к чему идёт, ещё до того, как взял телефон и взглянул на экран.

«Ничего не потеряли?» – гласила надпись на временем изъеденной стене. На полу разбросаны куски красного кирпича, слева от надписи в скруглённом проёме без окон торчат голые корявые ветви, вдали виднеется поле борщевика цвета Нильской воды и точно такое же селёдочное серое небо, что висело в тот день над нами, с той лишь разницей, что облака на фотографии никуда не торопились. Лёгкая дрожь пробежала по всему телу, на мгновение меня отшвырнуло в прошлое, в тот самый момент, с которого всё и началось и которым всё и закончится.

Паша бросился вслед за полетевшим в кусты гнездом. А мы так и остались стоять как вкопанные. Как сейчас помню его истошный плач.

– Нет! Нет гнезда синичкиного! Ты убила их! Зачем!

– Нет.

– Да! Ещё с утра всё было на месте! А теперь нет!

– Отлично. Вообще-то, это ты разворошил гнездо. Мы все это видели, так что нечего притворяться. Слышишь?

– Но я ничего не делал… это ты!

– Делал. Вы же видели? – спросила она у нас.

Мы промолчали, опустив головы. С тех пор наши жизни – сплошь опущенные головы и взгляд себе под ноги.

– Будешь дальше хныкать, нам придётся всё рассказать твоей мамаше, вот она обрадуется, что её сынок – маньяк и убийца. Я своими глазами видела, с какой жестокостью ты размазывал ботинком крошечных птенчиков. Это ужасно, Павлуша! Как ты мог!

Паша наконец попал, и глухой звук удара камня о дерево разлетелся по опушке, несколько раз отразившись эхом от каскадов хмурых сосен. Мы невольно повернули головы в его сторону.

– Я знаю, где это, – тихо сказал он. – Мы поедем туда?

– Мало ли где это может быть. Лучше ответь, кто это выложил?

– Это как раз неважно.

– В любом случае это мог быть только кто-то из нас четверых.

– Даже если предположить, что это она, то как удалось ей выложить фото, не заходя в сеть? – Паша показал нам её страницу, замершую во времени.

Last seen 17 august 2012 – вот уже больше года прошло с её исчезновения.