Гнездо синицы

«Нужно что-то делать, нужно срочно что-то предпринять, нужно бежать, бежать как можно быстрее и неважно куда, главное – дальше», – проносилось в голове, в то время как тело было скованно мелкой дрожью.

– Я поеду, – недолго думая, произнёс Дима.

– Завтра, это заброшенная церковь не доезжая Бежецка.

– А школа? – спросил я, и в этот самый момент мне смачно прилетело под дых со стороны Егора.

Дыхание спёрло, тело невольно сжалось, а взгляд наткнулся на скрученный домиком липовый листочек, зелёная гусеница торопливо искала в нём убежища. «Что ты здесь делаешь, глупая, ведь уже совсем осень?» – подумалось мне. Я наконец почувствовал нехватку воздуха. А холод… холод остался, и ещё осталась обида. В тот день на замёрзшем пруду под яблоней я впервые умер.

•••

Егор забыл первым. Забыл и успокоился. Нельзя сказать, что он с Зарёй был связан меньше остальных. Скорее, ему больше доставалось, ведь она презирала Егора и не пыталась это скрыть.

«Моё маленькое разочарование», – подзывала она его, затем прикладывала большой палец к его пухлым губам с единственной целью – заткнуть, отчего губы пухлели вдвойне, но тем не менее послушно затыкались, не дав очередной глупости пролиться на свет.

С момента её исчезновения мир Егора, до того чрезвычайно подвижный и зыбкий, застыл в статике, сделался понятным и удобным. В короткий срок он набрал вес, озлобленный и глупый, каким-то мистическим образом он утвердился в правоте всех своих поверхностных измышлений, позабыв все пережитые из-за них унижения, но обида, хоть и забилась куда-то глубоко (насколько это возможно в случае с Егором), всё же продолжала безотрывно следовать за ним тенью. Спроси его насчёт источника его страданий, он ни за что не вспомнит, надуется, разозлится и замашет кулаками. Как и его отец, он без особого желания обрюхатил однажды злобную коротконогую девицу – и был таков. Муки совести не грызли Егорово нутро, он всегда отличался крепким сном и теперь продолжал витать в облаках ничтожных развлечений: бесконечная мастурбация, пиво по акции и компьютерные игры. Из-за уровня тестостерона, близкого к нижнему порогу нормы, он был невероятно раздражителен, но по ошибке принимал эту раздражительность за агрессивность и мужественность: как склочная баба, он всегда был горазд сцепиться с усталыми кассирами из-за очереди в три человека, и, что важно, его периодически поддерживали покупатели, таким образом, на волне социального геройства он ко всему прочему преисполнялся уверенности и в своих заблуждениях. В какой-то момент зависимость к склокам довела его до того, что он принялся нарочно выискивать случай поскандалить за свои права, затем без устали строчил объёмные посты на городских форумах, прикладывая в качестве доказательств размытые видео. Всё легко делилось на чёрное и белое, и, с его точки зрения, для достижения всеобщего благоденствия достаточно было расправиться с чёрным: «всё снести к чертям собачьим», «и на урановые шахты», «а что дальше делать, разберёмся». На этом мироустройство его заканчивалось, впереди же за чертой находился обрыв, которому не видать конца, и Егор больше всего на свете боялся свалиться вниз, а потому вынужден был стоять на краю и самоудовлетворяться.

Затем забыл Паша, на самом деле он не забыл, но дал её существованию и исчезновению логическое объяснение: массовое помешательство. Он помнил всё, может быть, даже не хуже меня, но в силу профдеформации не ставил под сомнение тот факт, что Зари никогда не существовало в объективной реальности. Памятник в соцсети не служил для него убедительным доказательством – он считал её историю выдуманной от начала и до конца, хоть и относился с известной степенью почтения и деликатности к нашим с Димой заскокам. Подобное снисхождение могло бы нас задеть, если бы это не был наш Павлуша, знающий всё о каждом гнезде в округе, а теперь по прихоти судьбы с той же доскональностью разбирающийся в свойствах человеческой иллюзорности. Помню, как он весь физически сжимался, когда в нём под гнётом рациональности стали зарождаться сомнения.

– А может… нет… я лишь допускаю, но всё же не стоит отбрасывать версию…

– Какую версию, Паша?

– Мы были детьми, впечатлительными детьми…

– Говори прямо.

– Нет, ничего.

Паша был из тех людей, что от обиды на самого себя мог ткнуть себе в левый глаз, минутой ранее случайно ткнув в правый. В конце концов ему удалось себя окончательно вылечить. Через год он успешно защитил кандидатскую, а ещё через пять – планировал защищать докторскую. Павла Игоревича смело можно отнести к категории, как говорится, достойных людей, которые всего добились упорным трудом. Два раза, отмечая успехи на профессиональном поприще, его приглашали в качестве консультанта для составления психологического профиля громких преступников.