Гнездо синицы

– Куда мы идём? – спросил я в надежде узнать, ради чего рискую хребтиной.

– Тихо! – раздалось снизу; он прилично обгонял меня.

На секунду мне сделалось страшно от того, что мальчишку я так и не догоню, а развернувшись, не смогу найти выход. Я успел несколько раз матернуться, прежде чем показался спасительный проём в стене без какого-либо намёка на дверь. В ожидании меня мальчишка притаился на четвереньках и наблюдал за тем, что там происходит. Оттуда вместе с тихим потрескиванием поленьев лились во тьму обнадёживающие отблески огня. Я присоединился к мальчишке, аккуратно заглянув в проём. В небольшом по площади, но необъятно высоком помещении в свете камина сидела за мольбертом девушка в кремовом платье, поверх которого был надет парусиновый фартук, и, прикусив кончик языка, что-то прорисовывала на огромном холсте. Петя покинул наблюдательный пост и, поднявшись на пару ступеней, поманил меня за собой.

– Кто она?

– Да никто, служка. Нам надо незаметно проскочить вниз, чтобы она не заметила, иначе бед не оберёмся. Снимай башмак. Я видел этот трюк в кино, нужно отвлечь её.

– Стоит оно того?

– Конечно.

– Тогда держи.

Я отдал мальчишке ботинок. Тот без лишних раздумий швырнул его в комнату служанки и, конечно же, угодил ровно в камин.

– Ай! – вскрикнула девушка и со страху мазнула себе кисточкой по щеке.

– Бежим, бежим!

Мы рванули наверх, но, как можно догадаться, я почти сразу же споткнулся и рассадил колено.

– Растяпа! Теперь мы попались!

Тут же в проёме показалась девушка, она освещала путь моим горящим ботинком на кочерге.

– Стоять! – приказала она. – Петя, ты почему бродишь по дому в таком виде?

– Петя! – передразнил он её. – Петя! Почему ты чумазый? Петя, надень носки! Петя, убери локти со стола! У тебя вообще кроссовка горит под носом.

На её щеке красовалась лазурная масляная полоса, поняв это, она залилась румянцем, но тут же горделиво вздёрнула острый подбородок:

– Не обращайте внимания. Прошу извинить моего брата, он вам досаждает?

– Нет, никоим образом.

– Петя, отстань от гостя. Не видишь? Ты заставляешь его врать нам в лицо из любезности.

– Пойдём отсюда, пока она не прицепилась.

– Вы, кажется, обронили, – сказала она, протягивая мне на кочерге жалкие огарки ботинка, и только тогда заметила мою разбитую коленку. – Вы поранились?

– Пустяки.

– Петя, это твоя вина! Вам нужна помощь, немедленно. Я не настаиваю ни в коей мере, но мало ли какая на этих ступенях водится живность.

– В таком случае…

– Петя, бегом за аптечкой! Но сначала представь своего друга.

– Я не знаю, как его зовут. – Петя лишь пожал плечами и скользнул в темноту.

У меня же пропал вдруг дар речи, я сидел очарованный на ступеньке, приоткрыв рот. Из кармашка на груди торчали бумажки, она, воспользовавшись моим оцепенением, вытащила их и внимательно изучила.

– Первая значит, что вы проплывёте рядом с нашими родителями. А вторая… Ой, простите, прошу вас, проходите в комнату, вам не больно?

– Меня зовут Стужин.

– Приятно, господин Стужин, давайте я вам помогу. – Она протянула свою измазанную в краске ручку, и я не посмел отказаться.

Мы прошли в комнату, и у меня наконец появилась возможность получше рассмотреть её. На полу лежал паркет из морёного дуба, стены были сложены из того же камня, что и лестница, а потолка не было даже видно, отблески камина и свечей не доходили до него. Пахло приятно скипидаром и совсем легко – горящими поленьями хвойной породы. Хозяйка же, усадив меня заботливо на тахту, порхнула к мольберту. Тёмно-русые косы её были сплетены в улитку, позволяя беспрепятственно скользить взглядом по прелестному очертанию её лица от уха до уха с его утомлённой миловидностью; вряд ли она была сильно старше или младше меня, хмурость бровей выдавала в ней вовлеченность, а острые кончики губ – хитрость и даже некоторую суровость.

– Ты разве не удивлён? Часто доводится бывать в тайных подземельях?

– Да не особо…

– Ты же пришёл из белого коридора? Так ведь? Я его ещё не успела доделать.

– Ты строитель? – пошутил я.

– У меня таких много, большинство, – таинственно произнесла она и развернула ко мне полотно лицевой стороной. На нём был изображён коридор, раскрашенный маслом ровно наполовину. – Мой грешок – вечно всё не довожу до ума, но так мне даже больше нравится. Есть в этом что-то от жизни.