Подъ вліяніемъ трехъ наставниковъ, росъ я въ одномъ изъ захолустіи Петербурга. Мн недоставало двухъ самыхъ лучшихъ учителей: природы и дтей-товарищей. Находясь постоянно въ город, постоянно въ душной комнат, видя вс домашніе недостатки, которыхъ отецъ и не считалъ нужнымъ скрывать отъ меня, я очень рано научился понимать и переносить невзгоды, сдлался задумчивымъ ребенкомъ и нердко просиживалъ, о чемъ-то мечтая и разговаривая съ самимъ съ собою. Неблестящая дйствительность и волшебныя, слишкомъ яркія грезы, навянныя бабушкою, мшались между собою, и мое воображеніе развилось до крайности сильно. У насъ, вообще, какъ будто нарочно, стараются развивать воображеніе дтей, не понимая того, что оно и само собою разовьется довольно сильно и на время остановитъ мыслительную способность ребенка, научить его мечтать и отучитъ думать. Я врилъ въ невдомый волшебный призракъ, управляющій всмъ міромъ, въ добрую фею, которая скоро должна прилетть въ нашъ домъ, превратить его въ роскошныя палаты и сдлать меня генераломъ, — большаго счастія я не могъ себ представить. Мой умъ спалъ и былъ неразвитъ. Онъ былъ до того неразвитъ, что я никогда не спрашивалъ себя: отчего длается то или другое на свт? Огонь жжется, потому что жжется; ножъ ржетъ, потому что ржетъ, — дале этихъ истинъ я не шелъ. Я видлъ цвты на нашихъ окнахъ, но не зналъ я, почему они растутъ. «Папаша посадилъ, оттого и растутъ», отвтилъ бы я на подобный вопросъ. И если бы папаша вздумалъ посадить при мн въ землю свою трость и сказать, что изъ нея, какъ изъ жезла Ааронова, вырастутъ миндальные орхи, — я свято поврилъ бы его словамъ. Отсутствіе дтей сдлало изъ меня что-то въ род отупвшаго старика, ничего не знавшаго, не желавшаго знать. Любознательность пробуждается въ дтяхъ только дтьми. Ребенокъ охотно разговариваетъ съ ребенкомъ; большихъ онъ только слушаетъ и, встрчая въ дтскихъ играхъ и болтовн предметы, требующіе объясненія, онъ обращается за этимъ объясненіемъ въ большимъ. Безъ товарищей ребенка ничто и никто не подталкиваетъ на вопросы, онъ холодно смотритъ на окружающее его и составляетъ обо всемъ свои собственныя, превратныя понятія.
Такимъ оставался я почти до девяти лтъ, когда меня отдали въ ближайшую отъ нашей квартиры школу.
VII
Ecole, Schule, школа для двицъ г-жи Соколовой
(во 2 этаж, по 3 лстниц, No кв. 21)
Вотъ всмъ знакомая вывска, прибиваемая въ стнамъ, большихъ и малыхъ домовъ, являющаяся по преимуществу на многолюдныхъ улицахъ, на бойкомъ мст. Ея крупныя буквы, какъ безграмотное объявленіе пронырливаго русскаго торговца, призываютъ простоватыхъ, но плодовитыхъ людей: «отдавайте, добрые люди, своихъ дтокъ въ школу госпожи Соколовой для изученія всхъ возможныхъ наукъ. Что ребятамъ-то баклуши бить, да васъ безпокоить, пора ихъ и за книжку усадить. Госпожа Соколова знатно усадитъ, будете довольны». Тутъ же подвертываются мелкія буквы вывски и юлятъ, какъ выдранный за ушонки мальчуганъ съ Апраксина двора, выкрикивая пискливымъ дискантикомъ: «здсь, здсь, поврьте-съ мн, не далеко идти; только вотъ поворотите во двор налво, тутъ сейчасъ и будетъ третья лстница № 21, хоть только взгляните!» — «Ншто заглянуть? — спрашиваютъ себя простоватые, по плодовитые люди; — ребята-то, и въ самомъ дл, отъ рукъ отбились, матери языки кажутъ; полно имъ баловаться, — ай заглянемъ!» — ршаютъ они; заглядываютъ, проникаются должнымъ благоговніемъ передъ госпожей Соколовой и отдаютъ къ ней балующихся ребятъ, платя ей за временное освобожденіе отъ дтскаго нашествія ежемсячную трехрублевую подать. Госпожа Соколова начинаетъ жить съ нкоторой роскошью и почти не голодаетъ, что и было цлью всхъ ея стремленій. На какія выдумки не подвигаетъ человка призракъ голода! Объ этомъ у Льюиса есть очень краснорчивая страница, и страдаетъ она только маленькою неполнотой: онъ забылъ упомянуть о школахъ, основанныхъ людьми для избжанія отъ голодной смерти.