Ученикамъ задавали въ школ выучивать извстное число строкъ и страницъ изъ діалоговъ, географій, исторій, грамматикъ и ариметикъ. Задавалось отъ сюдова и до сюдова; эти слова, вмст со словами: зубряшка, долбяшка и тому подобными, принадлежатъ къ извстному языку, надъ разработкою котораго трудятся въ русскихъ училищахъ. По выслушаніи отъ сюдова и до сюдова, преподавательница задавала новый урокъ и вручала ученику или пропись, или задачу, стараясь написать ее подлинне, чтобы ученикъ не кончилъ ея ране двнадцати часовъ. Дти писали курсивными и простыми буквами, ршали задачи, или просто дла не длали, а тихонько разговаривали, играли въ перышки, ли булки, колбасы и тому подобные състные припасы, принесенные въ сумкахъ и наполнявшіе комнату разными возбуждающими аппетитъ запахами. Эти припасы часто длались предметомъ лотерей. Въ двнадцать часовъ кто уходилъ домой, кто оставался въ школ, а въ два часа начинались снова утреннія занятія. Въ четыре часа мы вс бжали домой, какъ изъ карантина, и уличные мальчишки кричали вслдъ бглецамъ: «школьники, разбойники, школу разбили, учителя погубили!» Скука въ школ царствовала непомрная, звота одолвала всхъ; звнетъ, бывало, наставница, и заразитъ этотъ звокъ весь мелкій народъ: «а-а-а!» съ глубокимъ протяжнымъ вздохомъ раздастся въ одномъ конц комнаты, и тотчасъ же слышится тотъ же звукъ въ другомъ конц, точно будочники между собой перекликаются: «слуша-а-ай! посма-а-трива-а-ай!» Отъ скуки заводились разныя исторіи весьма дрянного свойства. О лотереяхъ я уже имлъ случай упомянуть. Предметами ихъ длалось все, что только могли сбыть съ рукъ ученики, не подвергая себя слишкомъ сильной брани и побоямъ отъ своихъ добрыхъ, но простоватыхъ родителей. Разыгрывались състные припасы слдующимъ образомъ: разыгрывающій завязывалъ узелокъ на платк, а четверо дтей, заплатившихъ ему по копейк, выдергивали концы платка, зажатаго въ кулакъ: кому доставался узелокъ, тотъ получалъ выигрышъ; это импровизированная лотерея. При разыгрываніи перьевъ, бумаги и картинокъ длались билеты; одна и та же вещь, иногда въ продолженіе недли, длалась предметомъ трехъ или четырехъ лотерей и приходила, наконецъ, къ своему законному первому владльцу. Но лотереи были самымъ невиннымъ развлеченіемъ. Въ училищ были и шестнадцатилтніе юноши и двицы; у первыхъ появлялись прыщи на лбу и пушокъ на верхней губ, вторыя успли начитаться украдкой переведенныхъ съ французскаго языка романовъ и шопотомъ сообщали своимъ подругамъ нкоторыя строки, поражавшія ихъ своею вольностью. Эти-то взрослые воспитанники я воспитанницы переписывались между собою и пожимали другъ другу руки въ танцкласс. Госпожа Соколова разъ имла случай поймать взрослаго ученика въ ту минуту, когда онъ въ темномъ углу передней поцловалъ одну изъ ученицъ; ученика не спровадили изъ школы (жаль было три рубля въ мсяцъ потерять), но поставили на колни посреди класса и пришпилили на спину билетъ съ надписью: «за дурное поведеніе». Веселое лицо ученика дало случай его товарищамъ убдиться, что за такой проступокъ и наказанье не страшно…
Я, быть-можетъ, больше всхъ звалъ и скучалъ въ школ; для меня не существовало никакихъ развлеченій: въ перышки играть я не умлъ по своей неловкости, для переписки съ двочками и для поцлуевъ былъ слишкомъ малъ, лотереи мой отецъ называлъ мерзостью, и я съ нимъ согласился, проигравъ нсколько копеекъ. Сухая, глупая наука не шла мн въ голову, и часто разсуждалъ я съ самимъ собою, что науку придумалъ, врно, мой двоюродный ддушка, который, лаская, щиплется. Изъ всего выученнаго я хорошо запомнилъ только одно четверостишіе:
Гд-то находится теперь геніальный авторъ этихъ стишковъ? Я думаю, онъ и донын кропаетъ стишки и тайкомъ печатаетъ изъ къ какомъ-нибудь журнальчик; а въ школ онъ былъ сущая дрянь…