Гнилые болота

Промежутокъ времени между вторымъ и третьимъ уроками прошелъ довольно сносно. Я даже не замтилъ, какъ вошелъ въ классъ учитель. Впрочемъ, трудно было и замтитъ; онъ какъ будто не входилъ въ классъ, а просто находился въ немъ и прежде, сидя гд-то въ толп учениковъ, и теперь только взошелъ на каедру, чтобы дти замтили его присутствіе.

— Тише, тише, дти! — увщавалъ учитель школьниковъ.

Отъ увщанія сдлалось немного тише, ученики, повидимому, не боялись этого господина. Я сталъ его разсматривать.

Представьте себ безконечно-длинную, невообразимо-худую фигуру съ лицомъ, изрытымъ морщинами, съ какимъ-то бловатымъ шрамомъ на лбу, съ двумя клочками бловато-желтыхъ волосъ на ввалившихся щекахъ (нкоторые говорили, что эти клочки представляютъ бакенбарды) и точно такого же цвта хохломъ надъ лбомъ; прибавьте къ этому изображенію длинный тонкій носъ и ротъ, почти лишенный зубовъ, — и вы будете имть почти полный портретъ господина Мейера, преподававшаго въ младшихъ классахъ математику, исправлявшаго должность библіотекаря и замнявшаго, безъ всякаго за то вознагражденія, отсутствующихъ гувернеровъ. Еще сидя на скамь, я усплъ разсмотрть это лицо, и оно поразило меня своею некрасивостью: оно было не страшно, но до крайности смшно. Такое смшное безобразіе можно найти только въ нмцахъ; въ Германіи вы часто встртите буршей, взглянувъ на которыхъ расхохочется даже самый суровый человкъ, и невольно вырвется у него восклицаніе: «вдь создалъ же Богъ этакую потшную штуку!

Мейеръ позвалъ меня къ себ.

— Кафаришь ты по-нмецки, mein Junge? — спросилъ онъ меня.

— Я по-нмецки не знаю, — отвчалъ я, стараясь не смотрть на его лицо.

— Ну, Богъ дастъ, выучишься. Ариметикъ ты изучалъ?

— Четыре правила простыхъ чиселъ знаю.

— Умешь считать безъ доскъ въ голова?

— Нтъ-съ, не умю.

— И это выучишьея; всэ, мой дружокъ, выучишься, даже и то, чего я не знайтъ.

Нмецъ гладилъ меня во голов и ласково разсматривалъ черты моего лица. Я ршился взглянуть на него и, Боже мой, какіе чудесные глаза увидалъ! Голубые, ясные, какою глубокою любовью свтились они изъ-подъ нависшихъ желтоватыхъ бровей! Ихъ грющій взглядъ ласкалъ меня такъ же, какъ его рука ласкала мои волосы. И мн кажется, я не отошелъ бы во-вкъ отъ этого некрасиваго, смшного человка, чтобы только чувствовать на себ его взглядъ, быть подъ его защитой.

Вскор я узналъ исторію жизни господина Мейера и постараюсь теперь же разсказать ее читателю: отдохвуть мн захотлось.

Мейеръ родился бднякомъ, воспитывался въ Германіи и кончилъ курсъ наукъ въ одномъ изъ тамошнихъ университетовъ. Первымъ ученикомъ онъ нигд не былъ, неспособнымъ его считали везд, товарищи подшучивали надъ нимъ, и между тмъ что-то непреодолимо тянуло къ нему всхъ людей. Это что-то притягивающее проявлялось во всемъ его существ; но что это было — объяснить не было возможности. Къ нему приходили за совтами, просили его быть посредникомъ между повздорившими друзьями, желали слышать его мнніе о дятельности разныхъ людей, хотя знали, что онъ былъ однимъ изъ непрактичнйшихъ существъ въ мір. Двадцати лтъ онъ сдлался учителемъ математики и женился по любви. Черезъ годъ посл свадьбы у него родился сынъ, но его рожденіе стоило жен Мейера жизни. Мейеръ, почти юноша, остался съ груднымъ младенцемъ на рукахъ, но не тяготился ничмъ. Сынъ росъ и учился отлично, во всхъ классахъ онъ былъ первымъ; настало время послднихъ экзаменовъ, мальчикъ сдать ихъ блистательно, и вдругъ занемогъ горячкою: черезъ недлю его не стало. Мейеръ чуть не сошелъ съ ума. Мало-помалу, онъ успокоился и, въ качеств домашняго учителя, ухалъ съ семействомъ одного барина въ Россію, черезъ три года онъ поступилъ учителемъ въ N-скую школу. Онъ любилъ всхъ и все, ему рдко платили благодарностью за любовь и смялись надъ нимъ вс: «смшонъ, какъ Мейеръ», было школьною поговоркой; но стоило Мейеру сказать, что онъ хочетъ оставить школу, и вс вдругъ начинали его упрашивать остаться: безъ Мейера школа была бы не полна. Онъ вчно рылся нь библіотек, читалъ вс педагогическія книги и писалъ проекты воспитанія дтей; проекты выходили крайне гуманны и честны, но совершенно непрактичны: въ людяхъ Мейеръ видлъ какихъ-то свтлыхъ духовъ. Посл паденія каждаго проекта онъ приходилъ въ классъ необычайно грустнымъ.

— Что вы скучны, г. Мейеръ? — спрашивали его ученики.

— Мой проектъ о вашемъ счастіи не удался, я его писать съ такая любовь, такъ хотлъ вамъ изученія наукъ облегчать, и онъ палъ! — отвчалъ Мейеръ и вечеромъ душилъ пансіонеровъ чтеніемъ извлеченій изъ проектовъ.

Ученики такъ привыкли къ этому, что, наконецъ, прямо спрашивали Мейера, если онъ былъ грустенъ:

— Что, г. Мейеръ, врно вашъ проектъ палъ:

— Палъ! — качая въ раздумь головою, отвчалъ старикъ; виноватъ! я хотлъ сказать: старое дитя.

Только однажды ученики ошиблись; на ихъ обычный вопросъ учитель отвчалъ:

— Нтъ, я еще не имлъ шесть представлять высокой конференціи свой проектъ, но моя канарейка улетлъ!..