Гнилые болота

И у Мейера навернулись на глаза слезы. Онъ страстно любилъ птицъ. Въ этотъ разъ впервые высказалась вполн любовь учениковъ къ учителю. Они, какъ одинъ человкъ, ршили единогласно, что надо купить Мейеру новую канарейку, и на другой день у него разомъ появилось пять штукъ канареекъ. Не мало было смху при вид его радости! Онъ переходилъ отъ одной птички къ другой, слушалъ ихъ пніе, разговаривалъ съ ними на разныхъ языкахъ. «А твой врно не знайтъ по-нмецки, я съ тобой будетъ по-русски объясняется», говорилъ онъ, и, наконецъ, сказать ученикамъ:

— Сегодня мой самый сшасливый день. Сегодня я херой!

Это слово вызвало всеобщій смхъ, и Мейеръ навсегда получилъ названіе героя. Но съ этого дня онъ совсмъ пересталъ оскорбляться насмшками и еще боле полюбилъ дтей-учениковъ. Часто отстаивалъ онъ насъ своею грудью… Даже паденіе его проектовъ дйствовало на него мене грустно, чмъ прежде.

— Когда-нибудь мои проекты примутъ, — говорилъ онъ:- и я буду сшасливъ.

— Героемъ будете? — зубоскалили ученики.

— Да, хероемъ, — отвчалъ Мейеръ…

Возвращаюсь къ занятіямъ третьяго часа.

Мейеръ задавалъ задачи, и ученики должны были ршать ихъ въ ум, безъ помощи досокъ, тетрадей, грифелей и карандашей. Задачи Мейеръ выдумывалъ очень интересныя, часто это были цлые анекдоты, и вообще онъ приспособлялъ ихъ къ нашимъ дтскимъ понятіямъ. Ученики смялись, каждый спшилъ поскоре ршить задачу, вс были оживлены и веселы. Это былъ не урокъ, но игра, боле полезная, чмъ вс уроки съ громкою бранью, оплеухами и выговорами. Я усплъ въ этотъ урокъ ршить скоре другихъ одну задачу, замаскированную Мейеромъ въ большой анекдотъ, и онъ назвалъ меня молодцомъ, утшивъ снова тмъ, что я буду знать даже то, чего онъ не знаетъ.

Посл звонка большая часть учениковъ разошлась по домамъ, пансіонеры пошли обдать и посл обда побжали на дворъ играть. Я сълъ свой скромный завтракъ, состоявшій изъ булки съ масломъ и сыромъ, и тоже пошелъ гулять на школьный дворъ, гд шумли и кричали ученики всхъ классовъ, летали мячи, взмахивались палки и иногда жалобно взвизгивали собаки, случайно попавшія въ страшную кутерьму разыгравшихся дтей.

X Продолженіе

На двор я слъ на ступеньку школьнаго надзорнаго крыльца и задумчиво смотрлъ на играющихъ дтей. Мн было скучно и грустно, но я не желалъ вмшиваться въ ихъ пеструю толпу — она была слишкомъ шумна, я не привыкъ ни къ какому шуму, ни къ веселому, въ род игры, ни къ печальному, въ род драки. Въ моей голов носились какія-то смутныя мысли: «что было бы со мною, — думалось мн,- если бы изъ меня выжали масло? Я вдругъ сдлался бы тоненькимъ-претоненькимъ. И неужели изъ каждаго-то человка здсь выжимаютъ масло? Изъ Рейтмана, я думаю, не выжимали, оттого онъ и толстый такой. Однако, какой же онъ злой! всхъ онъ колотитъ. Если онъ меня поколотитъ, то я Мейеру пожалуюсь; славный этотъ Мейеръ, только какой онъ смшной и худенькій; ему не справиться съ Рейтманомъ, вотъ мой папа такъ справится: лучше я ему на Рейтмана пожалуюсь. А что-то длаетъ теперь папа? Строгаетъ, я думаю, что-нибудь или обо мн съ мамашей разговариваетъ, можетъ-быть, и бабушка у насъ… Сбгать бы домой». Мои мысли, мало-по-малу, унеслись домой, и мн стало еще скучне: три часа, которые я долженъ былъ просидть въ училищ, представлялись мн въ вид трехъ дней, даже боле. Наконецъ, меня вывелъ изъ задумчивости разговоръ двухъ мальчиковъ, проходившихъ по двору.

— Новичокъ? — спрашивалъ одинъ изъ нихъ у другого. — Какъ его фамилія?

— Рудый, — отвчалъ другой: это былъ Розенкампфъ.

— Русскій, значитъ, къ батьк полку прибыло.

— Да только, врно, не въ нашъ классъ, а въ младшій.

— Вотъ мы его сейчасъ проэкзаменуемъ, такъ и увидимъ, въ который классъ онъ пойдетъ.

— Рудый, ты знаешь что-нибудь изъ Закона Божьяго? — спросилъ ученикъ, говорившій съ Розенкампфомъ.

Это былъ довольно большой мальчикъ изъ старшаго класса, съ темнорусыми волосами, съ открытымъ лицомъ и не по лтамъ мужественный; верхняя губа у него покрывалась легкимъ пушкомъ.

— Знаю краткій катехизисъ и Ветхій Завтъ по пространной исторіи, больше ничего но знаю, — отвчалъ я и почему-то разсердился.

— А молитвъ не знаешь? — спросилъ, смясь, большой ученикъ, показавъ мн два ряда блыхъ и ровныхъ зубовъ.

— Молитвы и пятилтпія дти знаютъ, а мн десять лтъ.

— Ого! какой старикъ, да еще и сердитый.

— Лучше быть сердитымъ, чмъ смяться надъ новичками.

— Такъ ты пожаловался бы на тхъ, кто надъ новичками смется, — сказалъ большой ученикъ и пристально посмотрлъ на меня.

— Не теб ли? — спросилъ я.

— Хоть бы и мн. Вдь я старшій ученикъ въ класс у батьки и первый силачъ въ школ.

— Тмъ лучше для тебя, — отвтилъ я, и всталъ со ступеньки, чтобы идти въ классы.

— За что же ты злишься, Рудый? — спросилъ неотвязчивый школьникъ и удержалъ меня за рукавъ.

— Оттого, что мн скучно, оттого, что ты и Розенкампфъ сметесь надо мной, оттого, что вы мн надоли!

Голосъ мой начиналъ дрожать отъ подступавшихъ къ глазамъ слезъ.

— Сейчасъ заплачетъ, — улыбаясь, промолвилъ Розенкампфъ.

— Нтъ, не заплачу! Ты глупый мальчишка! — крикнулъ я и побжалъ къ играющимъ дтямъ.