Гнилые болота

Между тмъ, моя матушка познакомилась съ ея старшими сестрами. Он получили плохое, грошовое образованіе, едва умли читать и писать по-русски, но были не тупы, всегда веселы, вели себя хорошо и трудились очень много. У нихъ была строгая и отчасти грубая мать, русская смышленая мщанка въ полномъ смысл, державшая весь домъ въ своихъ рукахъ и иногда запиравшая подъ замокъ своего попивавшаго сожителя. Дтей она воспитывала по-мщански; до двнадцати лтъ давала имъ полную свободу, не назначала имъ какого-нибудь постояннаго занятія, употребляла для посылокъ въ лавку и подъ сердитую руку награждала порядочными тумаками; все это длалось во имя слдующаго практическаго разсужденія: ребенокъ глупъ, въ работ плохой помощникъ, больше напортитъ, а учить его, то-есть бить, надо. Съ двнадцати лтъ, дти, по понятіямъ матери, длаются способными къ работ, и она прибирала ихъ къ рукамъ. «Ты не пяль глаза-то на улицу, а работай!» — говорила она, присаживаясь на край стула, противъ дочери. — «Смотрньемъ-то денегъ не выработаешь, мужа не накормишь. Ты думаешь: мать ехидна, мать змя подколодная, — врешь, двка, врешь! мать теб добра желаетъ, мать тебя уму учитъ. Вотъ что мать твоя длаетъ. Ноги-то у нея притоптались, а все бгаетъ, для васъ бгаетъ, для своихъ дтей бгаетъ»… И такъ дале все въ томъ же род. Съ перваго дня нашего переселенія въ домъ Полозовыхъ, хозяйка начала наблюдать за образомъ нашей жизни, чтобы узнать, нтъ ли чего-нибудь опаснаго въ поведеніи матушки для ея дочерей. Но черезъ недлю этотъ мщанскій церберъ удивлялся матушкинымъ добродтелямъ, то-есть золотымъ ея ручкамъ, по ея выраженію. Хозяйка стала оказывать нашему семейству мелкія услуги и частенько посылала къ намъ то ту, то другую изъ своихъ дочерей. Матушка любила трудолюбивыхъ и бодрыхъ двушекъ, а потому привязалась и къ дочерямъ хозяйки, начала учить ихъ шить по мрк платья, такъ какъ он умли шить одно блье и часто жаловались на трудность и малую выгоду этой вредной для глазъ работы. Он и Катя скоро начали проводить съ нами цлые дни и отдыхали у насъ отъ воркотни своей матери. Въ мой садикъ были перенесены стулья и столъ, и этотъ тихій уголъ постоянно оглашался говоромъ и двичьимъ смхомъ. Къ нашему обществу присоединялся еще одинъ членъ, восьмилтній хозяйскій сынъ. Я, несмотря за свои пятнадцать лтъ и привычку держать себя чинно, игралъ, какъ малый ребенокъ. Мы посщали сосдній паркъ, гд водились грибы, и проводили тамъ по нсколько часовъ въ день. Звонко раздавались наши голоса, веселый смхъ и ауканье; мы были свободны и беззаботны. Кром прогулокъ съ дтьми въ парк, я предпринималъ одинъ прогулки въ отдаленныя и малолюдныя мстности, и часто, утомясь ходьбою, ложился на траву гд-нибудь въ лсу или на взморь. И шелестъ листьевъ, и шумъ набгавшей на прибрежные камни волны, и небо, далеко слившееся съ синимъ моремъ, — все это было необычайно и ново для меня, и приводило меня въ восторгъ; я начиналъ любить природу, у меня являлось желаніе взлетть высоко, чтобы сверху окинуть глазами весь міръ, или броситься въ синія волны и плавать, ударяя по нимъ твердою рукою, опираясь на нихъ молодой грудью. Я не могъ объяснить себ, что именно хорошо въ этомъ, но невольно срывались съ моего языка слова: «какъ это хорошо! если бы жить такъ всегда!»

Эти прогулки укрпляли мое тло и давали возможность уму совершать ту работу, о которой я говорилъ въ заключеніе первой моей исторіи. Такъ летли мои свтлые дни весело и покойно. Только изрдка, сидя за уроками, въ дождливое время, я вспоминалъ школу, и становилось и грустно, и скверно у меня на душ; опять я чувствовалъ, что я несчастливъ, что пройдетъ лто — и я снова буду въ той же тюрьм-школ, подъ надзоромъ тхъ же тюремщиковъ-учителей, посреди тхъ же арестантовъ-товарищей, и станетъ мн гадко ровнять себя съ ними, захочется, быть-можетъ, попрежнему поднять передъ ними голову и застыжусь я, если на моей курточк или сапог покажется заплатка. И еще удастся ли экзаменъ?.. Въ эти дни я бывалъ неувренъ въ побд надъ собой. Но дождь проходилъ, и послдняя хмурая туча уносила, Богъ всть куда, мое горе. Опять съ зарею пробуждали меня лучи солнца и ребятишки, стучавшіе въ наше окно, и весело съ своими друзьями, мщанскими дтьми, бжалъ я за грибами, набиралъ поганокъ, возбуждая всеобщій смхъ, самъ хохоталъ надъ своею ошибкою и забывалъ свои думы, какъ страшный, но безслдный сонъ.