Гнилые болота

Носовичъ былъ изъ семинаристовъ, окончилъ курсъ въ одномъ изъ русскихъ университетовъ, заглянулъ въ деревню къ своему старому отцу-священнику, но вмсто него нашелъ дома только старую отцовскую ряску, полторы пары нижняго платья, нсколько горшковъ, да зачитанную библію, и свжую, еще не покрытую дерномъ могилу на сельскомъ кладбищ, къ которой привелъ его новый молодой попъ, поспшно занявшій вакантное мсто. Отдалъ Носовичъ и ряску, и нижнее платье, и горшки новому попу, попросилъ его за это отслужить панихиду и, съ библіей подъ мышкой, пошелъ мыкаться по блу-свту. Жилъ онъ въ качеств домашняго учителя во многихъ домахъ, здилъ съ какимъ-то помщичьимъ семействомъ за границу, просидлъ пять лтъ не по своей вол въ какой-то трущоб; прошелъ огонь и воду, и былъ тертый калачъ, старый воробей, котораго на мякин не обманешь. Приземистый, черненькій, морщинистый, съ кривыми ногами, съ больною грудью, подвижной до крайности, онъ не могъ понравиться съ перваго взгляда, какъ нравятся иногда т ходячія модныя картинки, которыя ежедневно шлифуютъ тротуары Невскаго проспекта. Вы напрасно потеряли бы время, стараясь прочесть на его лиц отличительную черту его характера. Выраженіе этого лица мнялось ежеминутно, и на немъ являлись оттнки всхъ душевныхъ ощущеній: не выражало оно только робости, подлости и глупости. Глядя на него, вы могли безошибочно сказать, что чувствуетъ этотъ человкъ въ данную минуту. Сначала эта игра выраженія лица казалась постороннимъ людямъ фиглярствомъ; но т люди, которые близко знали этого прекраснаго человка, понимали, что эта игра была слдствіемъ его впечатлительности, и никакими усиліями не могъ онъ удержать на своемъ лиц одно маскирующее чувства выраженіе, заморозиться въ плюгавой формочк, какъ выражался онъ на своемъ язык. Рчь его была размашистая, мткая и живая, часто страдавшая грамматическими неправильностями, но всегда врная народному говору. Его шутка, а онъ любилъ пошутить, — отличалась то неподдльнымъ юморомъ, то поражала мужицкою топорностью: онъ иногда шутилъ, какъ иной мужичокъ, подкравшійся сзади къ своему другу-земляку и хватившій его въ шутку по плечу съ такою ловкостью, что у друга наврное будетъ синякъ на плеч. Другъ, разумется, крикнетъ: «вишь ты лшій-чортъ», и все-таки дружески обнимается съ землякомъ, и оба крпко поцлуются на три стороны. Носовичъ зналъ это свойство своихъ шутокъ и часто говаривалъ: «потритесь съ мое о крестьянскіе зипуны, и къ вамъ прилипнетъ частица трудовой мужицкой грубости; эта грубость все-таки лучше мягкости гнилья». Такой господинъ не могъ прослыть въ мужскомъ обществ за славнаго малаго и въ дамскомъ за душку; но зато любившіе его любили горячо и не перенесли бы спокойно, если бы онъ поворотился къ нимъ спиною, — такой поворотъ выразилъ бы его мысль: ты, братъ, подлецомъ сталъ! И какъ бы ни юлилъ тотъ, кого заклеймилъ Носовичъ этимъ именемъ, никогда не удалось бы ему доказать, что Носовичъ ошибся. Славное чутье было у этого господина!

Мы, второклассники, прежде его появленія въ нашемъ класс, слышали о немъ множество анекдотовъ. Разсказывали намъ, напримръ, что однажды въ одномъ изъ училищъ, гд Носовичъ давалъ уроки, школьники положили въ его взъерошенную шляпу десятокъ соленыхъ огурцовъ. По окончаніи урока учитель замтилъ продлку и весело обратился къ ученикамъ съ слдующими словами: «ну, вотъ и спасибо вамъ! Моя жена горевала сегодня утромъ, что къ жаркому салату нтъ, вотъ ее теперь и обрадую: огурцовъ принесу. Только въ другой разъ, если вздумаете сдлать мн или кому другому подобный подарокъ, то не кладите его въ шляпу, а горшочекъ купите, маленькіе такіе горшочки есть, дв копейки стоятъ… Теперь же, господа, я попрошу у того, кто это сдлалъ, фуражку; онъ молодой человкъ и безъ нея можетъ прогуляться, а я, пожалуй, простужу свою старую голову. Завтра я съ благодарностью возвращу фуражку». Фуражекъ было представлено съ десятокъ. «Э! да вы въ складчину огурцы-то покупали: напрасно вы на меня изъянились», — промолвилъ Носовичъ и взялъ фуражку одного пансіонера, которая была ему впору. На слдующій день она была возвращена; учитель похвалилъ вкусъ огурцовъ и никогда не упоминалъ боле объ этой исторіи. Съ этой поры дти обожали его. Почему'? Потому что они съ дтскою опрометчивостью и необдуманностью сдлали дло, и, по обыкновенію, сами же испугались его послдствій, когда оно было уже непоправимо; поступокъ Носовича избавилъ ихъ отъ заслуженнаго, даже по ихъ понятію, наказанія, и учитель представлялся виновникамъ спасителемъ отъ порки. Другой анекдотъ былъ слдующаго рода: два школьника подрались, и одинъ изъ нихъ, вырвавшись изъ рукъ непріятеля, побжалъ по коридору; непріятель погнался за нимъ и, думая нагнать его на поворот коридора, дернулъ кулакомъ по спин перваго подвернувшагося подъ руку человка. Этотъ человкъ былъ Носовичъ; онъ разговаривалъ съ однимъ изъ воспитанниковъ.

— Тяжелая, батюшка, у васъ рука, — сказалъ онъ, поглаживая спину. — Вамъ нужно быть поосторожне, — прибавилъ онъ и снова обратился къ своему собесднику.