— Не говори мн ничего, — прервала бабушка, потерявшая терпніе. — Женись или разойдись съ ней, другого пути теб нтъ. Я не хочу имть сыномъ человка, играющаго роль публичной женщины. Слышишь ты? Я не хочу, чтобы ты пятналъ честное имя своей семьи. Я ршилась на все: если ты не согласишься на то или другое, то не знай моего дома. Я тебя прокляну! Слышишь ты?
Бабушка словно воскресла и выросла, она сдлалась такою же гордою женщиною, какою была когда-то.
Дядя схватилъ себя за волосы и стадъ ихъ теребить.
— Проклятіе! Родительскій деспотизмъ! А, такъ вы вотъ какая мать!
Это кричалъ сорокапятилтній мужчина, подкрашивавшій волосы.
— Я честная женщина и не хочу видть развратнаго сына.
Бабушка встала и пошла въ другую комнату. Тамъ она бросилась на постель и глухо зарыдала; силы ее оставили, и она уже опять была слабою, близкою къ могил старухою.
Дядя ухалъ въ бшенств. Рванье волосъ, часто застращивавшее бабушку въ былыя времена, теперь оказалось совсмъ недйствительнымъ средствомъ, только прическа испортилась, да на пальцахъ осталось два-три подкрашенныхъ волоска. Съ мсяцъ раздумывалъ дядя, на что ршиться. Жить съ бабушкою на ея не слишкомъ большія средства ему уже не хотлось: привычка къ роскоши была очень сильна; оставаться на содержаніи и не здить къ матери было невозможно: онъ понималъ, что Катерина Тимоеевна, узнавъ причину его ссоры съ матерью, выгонитъ его вонъ, и потому пришлось ршиться на женитьбу. Вопросъ: быть или не быть, ршился положительно.
«По вашему желанію, — писалъ къ бабушк Пьеръ:- я продаю себя совсмъ: вы не желали, чтобы я былъ на вол. Радуйтесь!»
Свадьба была сыграна въ январ. Наша семья опять сплотилась, но только наружно. Внутреннія связи были порваны навсегда. Если вы наблюдали, читатель, за окружающею васъ жизнью, то вы поймете это ежедневно повторяющееся явленіе. Живутъ разнохарактерные члены одного и того же семейства десятки лтъ подъ одной кровлей, и живутъ, повидимому, мирно и дружно; но стоить имъ только разлучиться на время, — даже не нужно такихъ крупныхъ событій, какія совершились въ нашей семь,- и между этими членами вдругъ ляжетъ непроходимая пропасть. Они ясно увидятъ, что вмст жить, попрежнему жить невозможно. Не думайте, что въ дни разлуки они размышляли о поступкахъ своихъ родственниковъ, совсмъ нтъ! они просто отвыкли отъ нихъ, забыли ихъ привычки и характеры, и теперь, отдохнувъ на свобод и столкнувшись съ ними снова, каждый членъ въ свою очередь чувствуетъ весь гнетъ необходимости подлаживаться подъ чужой характеръ, плясать не подъ свою дудку. Наступаетъ полнйшій разладъ. Какъ привычка примиряетъ человка со всякими гадостями, такъ разлука со старою средою и ея личностями служитъ врною пробою нормальности или ненормальности прежняго быта и прежнихъ отношеній.
Отецъ, мать и я изрдка посщали домъ дяди и старались по возможности удаляться отъ него! Впрочемъ, и супруга дяди, купивъ законнаго мужа, сбросила пошлую маску и не очень дорожила любовью его родныхъ. Она перестала быть Като и сдлалась разсчетливою и умною Катериною Тимоеевною. Дядя сначала вздумалъ открыть типографію на какихъ-то новыхъ условіяхъ, замышляя осчастливить сотни работниковъ: но супруга попросила его сперва сдлать смту предпріятія и, увидавъ призрачность и воздушность плана, не ршилась доврить мужу капиталы, и онъ, отстраненный отъ всхъ заботъ по управленію имніемъ жены, сталъ получать отъ нея ежемсячную плату за свои супружескія обязанности. Плата была не малая, онъ началъ жуировать и держать себя гордо. Либеральныя фразы съ каждымъ днемъ все рже и рже срывались съ его языка. Онъ сошелся съ значительными людьми, полюбилъ танцовщицъ, пристрастился къ двусмысленнымъ анекдотамъ и игралъ въ свт роль богача, пренебрегшаго службой, присталъ къ числу отживающихъ старичковъ, подобно ему подкрашенныхъ, подбитыхъ ватой и длающихъ видъ, что у нихъ такъ-таки совсмъ не болятъ ноги. Катерина Тимоеевна не дремала, смотрла, не даетъ ли мужъ векселей, прибирала его къ рукамъ и ла, какъ ржа желзо. Впрочемъ, они звали другъ друга: Пьеръ и Като, и цловались при постороннихъ людяхъ… Но я забжалъ впередъ.
Въ март мсяц, посл одной изъ стычекъ съ дядею, который отрекомендовалъ меня одному изъ своихъ гостей своимъ единственнымъ наслдникомъ, я ршился не ходить къ нему. Матушку смутило мое ршеніе, она не любила ссоръ. Но я сказалъ, что мн непріятно слушать отъ дурака подобныя рекомендаціи и быть въ глазахъ его знакомыхъ прихлебателемъ и наслдникомъ, ожидающимъ смерти богатаго родственника. Отецъ и мать согласились со мною и позволили мн поступать по моему усмотрнію. Пересталъ я ходить къ любезному родственнику.
— Твой мальчишка-сынъ, — сказалъ дядя матушк при первой встрч съ нею посл нашей стычки:- кажется, носъ задираетъ. Не думаетъ ли онъ, — что онъ важная птица?
— Изъ чего ты это заключаешь? — спросила матушка.
— Изъ того, что онъ мн нагрубилъ и съ тхъ поръ глазъ не показываетъ… Не худо бы ему напомнить, что я ему дядя и могу пригодиться. У него, кажется, нтъ милліоновъ, съ которыми было бы можно прожить безъ чужой помощи.