— Во-первыхъ, онъ никогда не пойдетъ за помощью къ родн, а во-вторыхъ, онъ не мальчишка и настолько уменъ, что можетъ длать то, что вздумаетъ. Подлости онъ не сдлаетъ.
— А! Такъ вотъ вы какъ нынче поете! Не получилъ ли твой супругъ наслдства отъ какого-нибудь малороссійскаго вола?
— Ты сталь невыносимо пошлъ и, должно-быть, помшался на деньгахъ и наслдствахъ.
Матушка никогда боле не заглядывала къ дяд и избгала даже встрчъ съ нимъ. Послдняя нить семейныхъ связей разорвалась. Бабушка страдала. Она почувствовала, что и къ ней самой теперь заглядываютъ ея дти или изъ сожалнія, или изъ приличія, что они рады бы не посщать ее, чтобы избжать непріятныхъ для нихъ столкновеній. Въ нашемъ дом чувствовалось тоже непріятное впечатлніе отъ этихъ исторій. Мы боялись столкнуться съ дядею даже на улиц, зная его бшеный характеръ; этотъ человкъ не задумался бы разыграть скверную сцену даже посреди уличныхъ звакъ. Вполн спокоенъ былъ только отецъ; съ нимъ дядя никогда не ршился бы начать исторіи, отецъ это понималъ. Я и матушка ходили къ бабушк оттого, что старушка была дйствительно жалка; но мы длали это какъ-то тревожно, воровски, сперва справлялись у прислуги, кто сидитъ у старушки въ гостяхъ, и уже потомъ входили къ ней, сидли недолго… Мой умъ, развитый не одною жизнью, но и книгами, въ ту пору додумался до разныхъ отвлеченныхъ хитростей: многія чувства относилъ я въ категоріи рабскихъ и боле всего стыдился и краснлъ, если замчалъ въ себ признаки этихъ чувствъ. Характеръ нашихъ отношеній къ дяд носилъ признаки такого рабскаго чувства трусливой осторожности; мы, желая избжать стычекъ и непріятностей, принуждены были поминутно вертться и оглядываться, какъ танцующія передъ шарманщикомъ собачонки. Устроить дло иначе я былъ не въ силахъ, и меня это мучило. Бабушка скучала и жаловалась на судьбу, прося Бога прибрать ее поскоре. Отъ этихъ жалобъ и молитвъ вяло нестерпимою грустью…
А время быстро неслось своимъ чередомъ. Приближались для меня и для моихъ товарищей послдніе экзамены, вступленіе въ жизнь и дятельность. Кончалась зима, наступала весна, и съ каждымъ днемъ все ярче свтило солнце, какъ будто улыбаясь всмъ юношамъ, готовымъ вырваться на волю изъ душныхъ стнъ училищъ, изъ-подъ тяжкаго гнета холодныхъ, непривтныхъ учителей… Съ удвоенной силой работали мозги, кровь этихъ юношей кипла, и поспвала ихъ работа, зубрились и нужныя и ненужныя книги, чтобы только сдать послдній экзаменъ. Тревожная, но веселая и благодатная пора бодраго труда, обдумыванія своихъ плановъ, выбора дороги, которую приходится проторить молодымъ ногамъ!
IX
Послдніе мсяцы въ школ
Послдній день школьной жизни приближался къ концу. Уже съ марта мсяца нашъ дружескій кружокъ началъ серьезно подумывать и поговаривать о будущности. Наши взгляды на жизнь, на наши личные характеры и способности совершенно выяснились, и мы могли, не слишкомъ ошибаясь въ своемъ призваніи, выбирать ту или другую дорогу. Каждый изъ насъ, — соглашался ли онъ, какъ я и Калининъ, съ убжденіями Носовича, или признавалъ только ихъ честность, какъ Воротницынъ, — былъ благодаренъ умному учителю и чувствовалъ, что безъ него мы долгое время пробыли бы въ состояніи ученической несамостоятельности и безсмыслія, вышли бы на поприще дйствительной жизни по тому пути, который указали бы намъ старшіе. Теперь было не то: мы были готовы бороться, только бы идти по той дорог, которая нравилась намъ. Если бы мы и ошиблись въ выбор дятельности, то не инли бы права безполезно хныкать, просиживать немилое мсто службы и роптать на ближнихъ, какъ это длается всми господами, считающими себя не на своемъ мст. Вмсто этого хныканья и небрежнаго исполненія своихъ обязанностей, мы поспшили бы разумно исправить свою ошибку, не портя дла и зная, что свтъ не клиномъ сошелся и что добру-молодцу пути не заказаны.
— Я уже давно ршилъ, что длать по выход изъ школы, — говорилъ намъ Калининъ. — Поду на годокъ къ дяд, онъ хлбомъ на Волг торгуетъ. Мн онъ будетъ радъ, дла у него много, найдется и на мою долю. Зашибу у него копейку, поработаю, отдохну на чистомъ воздух, погляжу на народъ, потолкаюсь съ нимъ между кульемъ и черезъ годъ подеру въ московскій университетъ. Стану перебиваться уроками. Здсь мн не житье, мечется мн въ глаза наша семейная мщанская грязь. Въ Москв та же грязь, да не своя, за сердце не будетъ хватать.
— Я тоже только черезъ годъ поступлю въ университетъ, — сказалъ Воротницынъ. — Мн хочется прокатиться по Европ, и къ тому же это желаніе моего отца.
— А что, господа, хорошо бы всмъ намъ махнуть въ московскій университетъ! — произнесъ Розенкампфъ. — Вмст будемъ — крпче будемъ. Годъ куда ни шелъ, и я перебьюсь уроками, на ше у Носовича сидть не буду, къ тому же у меня и деньги есть. Какъ ты думаешь, Рудушка? хорошо?
— Я ничего не думаю теперь. Можно будетъ пропустить годъ — пропущу, можно будетъ хать въ Москву — поду. Все зависитъ отъ того, будутъ ли у меня средства прожить годъ безъ помощи отца или нтъ.
— Ты можешь жить со мною, — предложилъ Розенкампфъ.