Гнилые болота

— Знаю, знаю! Вы, молодежь, все на фу-фу длаете. Ваше дло начато посреди болота, поганыя лягушки, тотчасъ же по вашемъ удаленіи изъ школы, затащутъ въ свое болото второклассниковъ. Сочувствующихъ длу только одна треть учителей, а дв трети состоятъ изъ лягушекъ… Теперь я могу вамъ это говорить: вы кончаете обязательныя сношенія съ этими личностями; становитесь на одну доску съ ними и можете судить о нихъ. Церемониться нечего!

— Что же длать?

Мы пріуныли.

— Утвердить дло покрпче, чтобы оно просуществовало хоть годъ еще; авось въ это время лягушки уберутся подальше и на ихъ мста явятся люди. Скверное теперь время, а надяться все-таки нужно…

— Но какъ же утвердить? — спросили мы.

— Тутъ нужны чортовы гвозди, — промычалъ Калининъ.

— Великую истину сказали, именно чортовы гвозди нужны, — улыбнулся Носовичъ. — Объ этомъ-то я и хочу поговорить съ вами. Надо сдлать дло по возможности публичнымъ, заинтересовать родителей и поставить директора и учителей въ такое положеніе, что они волей или неволей будутъ стоять за ваше учрежденіе. Попечители о немъ не знаютъ, а ихъ-то и надо посвятить въ тайну. Теперь представляется удобный случай. Вамъ, Рудый, выпадаетъ завидная роль сказать на публичномъ акт прощальный спичъ ученикамъ. Отличитесь!

— Я васъ, кажется, понимаю, Николай Павловичъ, — отвчалъ я. — Мн придется изложить важность нашего дла, похвастать собственными успхами и заслугою передъ публикою?

— Да, почти что такъ; но что длать, батюшка, хвастайте! Пожалуй, чтобы не покраснть, взведите небылицу на учителей, припишите имъ иниціативу дла. Поставьте на ходули слабеху-директора, главне всего заботьтесь и о томъ, чтобы выставить успхи маленькихъ учениковъ. Да маслица, маслица не жалйте!

— А пропуститъ ли эту рчь школьная цензура? — спросилъ я.

— Пропуститъ. Цензоромъ-то буду я, потомъ директоръ прочтетъ рчь; онъ тоже будетъ вамъ благодаренъ. Надо же хоть на годъ или на два облегчить занятія ребятишекъ, а то срамъ, что за личности выходятъ изъ нашихъ школъ!

Читателю можетъ показаться, что мы хлопотали и волновались изъ-за пустяковъ, онъ самъ принимается только за великіе подвиги, которые, впрочемъ, почему-то никогда не удаются. Но, во-первыхъ, въ дл воспитанія не бываетъ пустяковъ, а, во-вторыхъ, въ томъ кругу, гд мы дйствовали, наше дло имло особенное значеніе. Припомните мое описаніе школьной жизни и характеристики учителей. Къ какому заключенію могли они привести? Каждый учитель видлъ въ себ только начальника, и ни одинъ, кром Носовича, не сознавалъ, что онъ долженъ быть отцомъ, братомъ и другомъ ребенка, что ни тни боязни не должно быть въ ученик при столкновеніи съ наставникомъ, что безъ того никогда не будетъ на свт честныхъ, прямодушныхъ и смлыхъ людей. И точно: въ школ воспитанники длались одни пустыми курточниками-франтами, другіе лукавыми пронырами, третьи — трепещущими холопами. Всего этого не понимали и не хотли понимать учителя. Служили они для полученья жалованья и для господствованія, обязанности своей не любили. Они били, ругали дтей, придирались къ нимъ, поддразнивали ихъ и въ стнахъ училища постоянная велась ожесточенная война начальника съ подчиненными, и въ то же время слышалась проповдь о покорности. Война — ненормальное и отвратительное явленіе; но какъ же жить въ мир съ тми людьми, которые не любятъ и стараются притснить насъ? Лучшіе изъ наставниковъ были Мейеры, слабосильные мечтатели; они позволяли побить, притснить ребенка и потомъ брали на себя обязанность утирать его слезы и поручать его Божьей защит. Это было очень чувствительно, но совершенно не питательно. Когда, развитые Носовичемъ, мы стали заниматься съ маленькими дтьми, тогда мало-по-малу они стали выходить изъ-подъ палокъ учителей и начали смле и спокойне смотрть въ наставничьи глаза. Наше вліяніе замтно отразилось на дтской нравственности, негодяевъ становилось меньше; уменьшилось даже число тхъ мелкихъ школьныхъ продлокъ, которыя знакомы всмъ нашимъ древнимъ и новымъ преподавателямъ; дти перестали втыкать булавки въ стулья учителей, перестали подламывать ножки этихъ стульевъ. Значитъ, даже ненависть уменьшилась. Мы это понимали; и радовала насъ и любовь къ намъ мальчугановъ, и та мысль, что изъ нихъ выйдутъ честные люди, съ которыми, можетъ-быть, придется намъ же столкнуться на пути жизни. Конечно, если бы дло кончилось, просуществовавъ два года, то скоро не осталось бы и слдовъ отъ него. Какъ же было не волноваться, не хлопотать?.. Длайте, читатель, подобныя мелочи въ той сфер, гд вы поставлены судьбой, и поврьте, что тогда васъ никто не упрекнетъ за пустоту и дармодство. Теперь же, со всми вашими поползновеніями къ великимъ подвигамъ, вы часто слышите этотъ справедливый упрекъ. Общество не любитъ великихъ подвиговъ, если они не удаются.

X Бабушка сходитъ со сцены