Год быка--MMIX

Но мы ещё не закончили отслежи­вать парал­лели между завер­ше­нием 23 главы и её началом. Теперь место на верхнем ярусе Башни занимает сам Воланд. Двойная парал­лель с главой о Казни до­полняется известной нам связью между обликом Воланда и последним портретом Иешуа. Теперь уже вверх по лестнице поднима­ется не толпа преступников, а один то­лько барон Майгель. Его образ воплощает в себе отрица­тельные черты негодяев, которые прикладывались к колену «королевы бала». И снова одна общая чаша соединяет двух обвиняемых – Воланда и Майгеля, как некогда Иешуа и Дис­маса. Для души Дис­маса спасе­нием является смер­тельный удар в сердце, а для души смертного человека Иешуа – исполнение его судьбы, раз­де­лён­ная общая чаша с последним раз­бойником. Спустя две тысячи лет, эту общую чашу с Воландом снова раз­деляет душа – Маргарита.

Но позвольте, спросит внима­тельный чита­тель, отчего же Воланд – обвиняемый вместе с Май­гелем? Где об этом написано у Булгакова? Да здесь же в 22 главе, и раньше – в 13 главе, где Воланд называ­ется дьяволом. Поэтому Автор и подает нам сначала эту версию, чтобы мы научились про­тиво­стоять навязываемому мнению. Когда настанет тот самый день полночи, точное время кото­рого из­вес­тно лишь ему одному, Воланд окажется на одной доске с Майгелем, Иисус будет приравнен к Анти­христу. Выби­рать между ними придётся каждому самостоя­те­льно. И от этого внутрен­него вы­бора бу­дет зависеть не карьера, и не полити­ческий режим, а всё да­льнейшее те­чение жизни.

Однако, это насто­лько серьёзная тема, что мы не имеем права оставить её недо­сказан­ной или же иска­зить вос­приятие читателя недо­ста­точно чётко раз­ъяснен­ными парал­лелями. Речь идёт не о па­рал­лелях между главами, сценами или эпизодами Романа, а о тех парал­лелях с реа­льной жизнью, которые мы уже установили с помощью «девятого ключа». Ведь у кого-то может воз­никнуть ожи­да­ние, будто второе прише­ствие как-то связано с завер­ше­нием уже рас­смотрен­ных циклов рос­сийской истории и политики. А это не совсем так. Если же ожидания будут не совпадать с реа­ль­но­стью, то и без того суще­ству­ющий скепсис может превратиться в разо­чаро­вание. Но это ведь непра­ви­льно, когда вероят­ность высадки инопланетян на лета­ющих тарелочках оценива­ется твор­ческой обще­ствен­ностью выше, чем наступление гармонии в делах челове­ческой цивилизации.

О пользе скептицизма

Благодаря любезно остав­лен­ным Автором и найден­ным нами ключам от Лабиринта Идей мы убедились, что текст Романа представляет собой вовсе не хаоти­ческий вихрь фантасти­ческих образов, «а вереницу про­чно увязан­ных сил­логизмов, которые оценили бы по достоин­ству такие знатоки, как Секст Эмпирик, Марциан Капел­ла, а то, чего доброго, и сам Аристо­тель». Заметим, что «четвёртый ключ», с помощью которого кульминацион­ные главы про­чно увя­заны с предше­ствующим сюжетом Романа, заим­ствован Автором как раз у Аристотеля. Клас­си­ческая теория драмы в её первоздан­ном дионисийском смысле как раз и предусматривает обяза­те­льное пов­торение трагедии в виде фарса. Так что шутовская фраза Беге­мота – всего лишь подсказка Автора, где искать ключи для превращения ко­медийной словесной пачкотни в стройную логику истолко­вания. Но в таком случае нам стоит уз­нать также, чем про­славились ещё двое упомянутых авторов.

Секст Эмпирик – один из клас­сиков античной фило­софской школы «скептицизма», задолго до Декарта про­возгласив­шей принцип сомнения как основы для научного анализа яв­лений. В нашем слу­чае Автор явно призывает отнестись с сомне­нием к лежащей на поверх­ности версии про­исходя­щего, применить к тексту десять принципов античного скептицизма, то есть дета­льно изучить взаимосвязи каждого из героев, в зависимости от места, времени, взаимных положений и так далее.

Марциан Капел­ла – латинский философ V века, автор энциклопеди­ческого труда «Сатири­кон», лежа­щего в основе европейского образо­вания Средних веков и Воз­рож­дения. Написан­ный им фило­софский трактат о семи свободных искус­ствах имел искусную внешнюю форму в виде сказания о свадьбе бога Меркурия, он же Гермес, с Филологией. Интересно, что в завер­шении свадеб­ного бала невесте дают таин­ствен­ный предмет яйцеобразной формы, содержимое которого превра­щает её тело в эфир и делает бес­смертной обита­тельницей небес. Здесь, раз­уме­ется, заслуживает внимания парал­лель с судьбой Маргариты – твор­ческой среды, которая в своём раз­витии должна пере­йти от фило­ло­гии к философии, из мира внешних форм в мир эфирных идей. Но главное – указание, что под вне­ш­ней формой романти­ческой сказки нужно искать серьёзное фило­софское содержание.