Теперь, точно определив место и роль подвала
в московской части Романа, можно перейти в параллельный ершалаимский мир, в котором действуют похожие герои и можно даже найти похожие архитектурные элементы. Дворец Ирода возвышается над городом, и здесь собираются вместе аналоги обитателей нехорошей квартиры. При этом Пилат, как и Воланд, предпочитает пребывать не внутри дворца, а на балконе. Аналогично этому можно найти в ершалаимских главах проекции других московских зданий. Про параллель Дома Грибоедова и ершалаимского храма мы уже догадались, когда разъясняли связь между Каифой и Арчибальдом Арчибальдовичем. Также понятно, что аналогией подвала мастера является гроб, в котором похоронили Иешуа. Ясно просматриваются параллели между Варьете рядом с нехорошей квартирой и площадью рядом с «неправильным» дворцом, а также между домом послушной Афранию Низы и особняком мужа Маргариты. Этих параллелей вполне хватает, чтобы новая Маргарита, которая многому уже научилась, могла увидеть в тексте про Пилата прозрачную аллегорию, раскрывающую её собственные отношения с Воландом и с мастером. Для начала проявления параллелей достаточно того, что Пилат по просьбе ершалаимской общественности направляет Иешуа в гроб. Попытка Воланда отговорить Маргариту от желания вернуть мастера в подвал тоже была неудачной. Ещё одна параллель, связывающая 24 и 25 главу – вопрос Пилата Афранию об амнистированном Вар-раване. При этом Афраний даже сокращает имя до «Вар
» как будто специально для совпадения с Варенухой. Но в таком случае, что же должна увидеть для себя новая, мудрая Маргарита, читая подтекст 25 главы. Она увидит одинокого («один, всегда один
»), страдающего от непонимания, нет, не Пилата, а Воланда, самого могущественного, но вовсе не всесильного, когда речь идёт о вопросах любви и понимания. Без понимания и взаимности со стороны души даже самый высокий творческий дух не может помочь. Спасение души – в руках самих утопающих. Но разве может страдать всемогущий Воланд? Не слишком ли это дерзкое толкование? Если по-прежнему считать его сатаной, тогда, конечно, это был бы нонсенс. Но мы можем снова обратиться к новозаветному первоисточнику, где проводится идея Христа, сострадающего каждому из своей церкви. То есть, наоборот, для подтверждения догадки о втором пришествии
нам необходим образ страдающего Воланда. По известным причинам Автор не мог в московских главах изобразить такого «сатану», зато мог использовать для этого параллели с Пилатом.Вообще, это довольно занятная игра в параллели, в узнавание преображённых образов героев, с которыми мы только что расстались в предыдущей 24 главе. В неуклюже разбившем кувшин с вином африканце можно распознать Бегемота. Как и в прошлой главе, «чёрный» находит убежище в компании белой обнажённой женщины – тоже не вполне живой, как Гелла. Параллель между Афранием и Фаготом уже нам была известна. Поэтому сохраняет свою силу аллегорическое предсказание Автором развития политических или исторических процессов через описание отношений основных центров и движущих сил. Впрочем, эти несложные аллегории читатель может уже разгадывать и сам.
Что касается сюрприза
, обещанного Воландом, то в 25 главе таковым является, очевидно, вино «цекуба», которым Пилат угощает Афрания. Здесь Автор пользуется уже испытанным приёмом видимой ошибки, чтобы привлечь наше внимание. Дело в том, что в главе 30 Азазелло презентует «отравленный» подарок от Воланда такими словами: «Прошу заметить, что это то самое вино, которое пил прокуратор Иудеи. Фалернское вино». Можно было бы подумать, что Автор просто напутал, если бы в главе 25 не было вот этой фразы Афрания: «Превосходная лоза, прокуратор, но это – не "Фалерно"?» В Романе фалернское вино упомянуто ещё лишь один раз, в 30 главе. Поэтому неспровоцированное удивление Афрания выглядит наигранным именно потому, что это и есть игра со стороны Автора. Значит, за словом «цекуба» спрятан какой-то важный смысл, тем более важный, что в написании сорта вина тоже допущена явно преднамеренная ошибка. Булгаков очень тщательно относится ко всем историческим деталям и именам, соответствующих месту и времени – Га-Ноцри, Ершалаим, весенние баккуроты и так далее. Две тысячи лет назад латинские слова на букву «це» имели иное произношение – не «центурион» и «цезарь», а «кентурион», «кесарь». Именно так они и произносятся Пилатом и его собеседниками. Но тогда должно быть «кекуба», а не «цекуба».