И все же Азимов выделяется как писатель даже на фоне наиболее выдающихся фантастов ХХ века, ставящих психологические и философские проблемы научно-технического прогресса. Чтобы быть на уровне ХХ века, было бы достаточно и такого вклада в футуристическую философию, как серия книг о роботах и «законах роботехники». Но Азимов идет гораздо дальше в своей эпической трилогии об Основании (оно же – Академия, Фонд, Фундамент, Установление). Казалось бы, простой шаг для фантаста – ввести в естественную канву научной фантастики понятие о фундаментальной науке «психоистории». Но этот маленький шаг был сделан от края пропасти, которая и поныне разделяет науки естественные и гуманитарные. Поэтому, независимо от намерений автора, его полёт фантазии стал затяжным прыжком в неизвестность, который продлится десятилетия и завершится «приземлением», весьма неожиданным и для автора, и для большинства читателей.
Можно сказать, что Азимов в своем развитии от фантаста через писателя к философу попутно произвел инверсию цели и средства. Научные фантасты используют обусловленный социальной психологией интерес молодежи к приключенческой литературе для популяризации естественно-научного прогресса и утверждения материалистического мировоззрения. Азимов использует общий интерес к естественно-научному прогрессу и популярный жанр фантастики для постановки и исследования социально-психологических вопросов технологически развитого общества.
Необходимо заметить, что интерес А.Азимова к психологии имеет некоторое основание в культуре североамериканских мегаполисов ХХ века, где психоанализ стал формой почти религиозного исповедания, скрепляющего мозаичную элиту. Причем американская психологическая традиция вырастает через венскую школу Фрейда из тех же восточноевропейских корней. Тоже один из вариантов ответа, откуда в Изе Озимове эта нездешняя «грусть». Этот глубинный интерес к психологии, превращающий все эти ядерные двигатели, защитные поля, «гиперволновые реле» и прочие «чудеса науки» – всего лишь в условный футуристический фон, в декорацию для эпической трагедии в трех действиях, 9 частях и 96 сценах.
Теперь, имея психологический портрет двух свидетелей – Булгакова и Азимова, мы можем приступить к «очной ставке» и перекрестному допросу на предмет их общего глубокого интереса к будущей фундаментальной науки о человеке, соединяющей в себе эмпирические законы истории и психологии.
2. Три ветви психологии и истории
Сразу предупредим читателя, что не стоит искать в тексте трилогии Азимова той же глубины и силы, как в булгаковском Романе. Азимов велик на фоне выдающихся фантастов и даже на фоне всей североамериканской культуры. Но даже самые высокие холмы популярной литературы не сравнимы с хребтами и пиками великой русской литературы, как «Мастер и Маргарита».
Используя метафору из Азимова, можно сравнить глубину тайного смысла булгаковского Романа с глубинным психологическим знанием тайной «Второй Академии». Никто, включая автора Трилогии, не знает до поры, где скрывается это тайное знание. А скрывается оно, как и положено, на самом видном месте – в закрытой библиотеке университета бывшей Империи, где в свое время новейшая психология считалась опасной лженаукой.
В то же время на другом краю Цивилизации, на Терминусе, психология в ее догматическом варианте является почти национальной религией, объединяющей разношерстную элиту, призванную из различных королевств и систем. Аналогия с элитой США и ее верой в психоанализ вполне прозрачная. При этом психологи «Первой Академии», ознакомленные по воле Селдона лишь с упрощённым вариантом психоистории, пытаются по мере сил в периоды «селдоновских кризисов» развивать свое понимание.
Американская ветвь современной психологии основана на сугубо фрейдистском, то есть картезианском воззрении на человека как социальный «атом», наделенный априорными свойствами – «архетипами», определяющими взаимодействие «атомов». Гипотетическая «психоистория» Азимова в начале его Трилогии также строится на сугубо материалистическом фундаменте. Отражением этого мировоззрения является само определение «психоистории» как раздела математики. Научная элита ХХ века считала, что постижение устройства атома дает ключ ко всей Вселенной, состоящей из атомов, а потому осталось лишь подобрать набор дифференциальных уравнений для каждого из более сложных объектов или процессов в природе, включая социальную жизнь. От этой исходной позиции и отталкивается художественное исследование Азимова, попытка представить условия и способы применения математических моделей социального развития.