Год кометы

Мы же со сверстниками пока никакого страха не чувствовали; и буквально за несколько дней среди игр и беготни будто сама собой возникла идея, тема для бахвальства, для пустой трепотни языками: а почему бы нам не поймать Мистера?

Разумеется, на самом деле в это никто не верил; но так волнительно было воображать себя смелыми и находчивыми охотниками, способными совершить то, чего не могут милиция и солдаты из патрулей, что разговоры об охоте на Мистера не прекращались, не «выдыхались». Мы знали дачные окрестности как никто из взрослых, все укромные места, все опасные закоулки наперечет; и постепенно, не сговариваясь, стали вести себя как сыщики, присматриваться к встречным, всюду носить с собой перочинные ножи, гвозди — «сотки» или заточенные о кирпич сварочные электроды.

В настоящие розыски все это так и не превратилось, да и внутренне этого никто не хотел; каждый спешил попотчевать приятелей рассказом о том, как обнаружил вчера на тропе у самого забора подозрительный след сапога и сидел в засаде, каждый выдумывал подозрительных чужаков, якобы замеченных в поле или у пруда, каждый знал, что это всего лишь задорные и заковыристые враки, но всем приятно было соревноваться в героической лжи и знать, что по всеобщему молчаливому уговору она не будет разоблачена.

Однако фантазии все-таки утвердили в наших головах мысль о том, что Мистера можно было бы попробовать изловить; всякая следующая ложь делала эту мысль немного более реальной.

Идея поимки бродила как дрожжи, подстегиваемая скукой самых долгих, палящих летних дней, рассказами старух, шепотками взрослых, запретами, выгоревшими плащ-палатками патрульных, молодых солдат, томящихся от бессмысленной длины маршрутов, тайком сворачивающих купаться на пруд, поближе к белым еще девичьим телам на расстеленных полотенцах. Что-то должно было случиться, все мы этого ждали, и внутри меня медленно, медленно стало рождаться ощущение, что я отдаляюсь от своей компании, какой-то частью сознания воспринимаю мысль о том, чтобы выследить Мистера, уже всерьез.

Я еще не отдавал себе в том отчета, но маньяк-убийца, неуловимо возникающий в дачных окрестностях, уже стал фактом и явлением моей внутренней жизни. Слухи, мальчишеская болтовня, подробности, которые передавали друг другу деревенские, были одним пластом, — все страшное, но не тебя коснувшееся, возбуждает интерес; но был и второй пласт.

С явлением Мистера дачная округа преобразилась. Ребенка может повести за собой и контраст между светом и тьмой на границе густого ельника, и сухой треск проводов, и запах от гороховых плетей на поле, где можно открыть стручок и найти маленькие жемчужно-палевые горошины, ощутить их младенчество, их мягкость, которая потом обернется твердостью. Но теперь, что бы ты ни делал, что бы ни увлекало тебя, — ты всегда либо приближался к Мистеру, либо удалялся от него и никогда не знал, что там, в конце лесной тропинки.

Мир стал подобием страшного сказочного пространства, где нет случайностей, где всякая вещь что-то значит, что-то говорит, усугубляя опасность, грозящую герою, или избавляя от нее. В силу возраста не проникаясь состраданием к тем, кто уже в муках погиб, я принял появление Мистера как то, чего не хватало моей жизни.

ЯВЛЕНИЕ ИВАНА

Лениво обсуждая последние «новости» о Мистере — кто какие «следы», «свидетельства» обнаружил, — мы играли в «ножички» на кострище за дачным забором; о, странная, влекущая эта игра, могущая повторяться тысячекратно день за днем и никогда не наскучивающая! На зольной, прокаленной, запекшейся земле лезвием рисуется круг и делится пополам; двое встают в него и бросают нож на территорию соперника; воткнулся — проводится черта, и вот уже тебе принадлежит три четверти круга, а ему — четверть; еще раз воткнулся — и твоя территория растет, а его — убывает, но ему еще хватает места стоять. Нож не воткнулся — теперь соперник бросает, стирает подошвой только что прочерченные границы, чертит новые, и вот уже ты, а не он, стоишь, балансируя на одной ноге.

Порой мы играли в «ножички» целыми днями — наступало время, когда в детской компании накапливались трения, недосказанные обиды, счеты друг к другу; и все это обнулялось, переплавлялось в днях игры, во множестве вхождений в игровой круг. По числу побед, по напору и азарту игры заново выстраивались соотношения старшинства, первое место занимал самый удачливый игрок.