Год Крысы

Теперь же эти цели оставляли только синяки. Оставался там же, оглядывался и просил сильнее. Нет, вытерпел, нет, привык. Как у наркомана выработался толер, так и у меня к окружающему. Ничего не пугает так сильно, как неизвестное будущее. Наверное, я стал это осознавать, да, потому и перестал двигаться вперед. Оно меня пугает, я его боюсь, оно… Зазвонил телефон, незнакомый номер. Он мне уже звонил, когда я спал. Мошенники не стали бы несколько раз с одного номера звонить. Я подобрал телефон и услышал знакомый голос, который больше никогда не хотел слышать. В чье существование я давно не верил, и если вспоминал, то крестился. Внутренности задрожали и попробовали вырваться из заточения; так хотелось им в чужие объятия.

– Что, как дела, Федя?

– Оксана, привет.

– Узнал, здорово. А я думала, ты про меня уже забыл.

– Не получилось. Что это за номер?

– Российский.

– То есть?

– Я вернулась в Россию. Не знаю, на сколько. Хочешь увидеться?

Стоило ответить «нет» и на этом закончить. Но оно же никогда не заканчивается. Каждый раз возврат к необъяснимой тупой боли, в которой лишь один виновный – я сам.

– Да, конечно. Сегодня?

– Давай сегодня. В нашем любимом.

– Ага, – я полез шариться в карманах, считать монетки. На пиво должно было хватить.

– В восемь? – радостно спросила Оксана.

– В восемь.

Главная беда мужчины – это женщина, потому что мужчина ее никогда не поймет. И наоборот. И никто даже не пытается. Да, я знал, что ничего хорошего этот день принести больше не сможет, дальше только приключения, сорванные с петель. Растянулись часы перед нашей встречей, хочу сказать – долгожданной. Разошлись мы врагами, а сейчас она обратилась ко мне, как к былому другу, и не просто так. Я знал о ней многое, она обо мне – ничего, но это ничего – больше, чем известно кому-либо другому. Без сторонних мнений, она ни с кем из моих коллег и друзей не общалась, делала выводы по факту – на основе слова или дела. С ней чувствовалась некая свобода, чистый лист, перед которым не нужно приукрашивать себя. Незнакомец на всех фронтах; тень, следовавшая за мною повсюду.

Я не помню, как мы познакомились. Случайно, что-то на уровне зайти за вещами, чтобы передать третьему человеку, так пару раз. На третий – заговорили, на четвертый – заинтересовали друг друга. Так как у каждого за спиной была гора болячек и неудачных попыток, никто не стремился сделать первый шаг, сохраняли расстояние. А потом внезапно все и произошло. Неделями зависали в ее квартире, части бывшего общежития. Не умея выражать внимание не иначе как в подарках, я приносил ей сладости, вещи для дома. Вскоре зубная щетка и другие банные принадлежности заняли свои места у нее в ванной. Она никогда не лезла в мое окружение, а я – в ее. Мы презирали окружающих, как какие-то школьники, и это сближало нас. Никогда ненависть не заканчивается, мы подпитывались ей.

Как-то раз мы сидели на подоконнике и грызли семечки. Оксана спросила меня:

– Федя, а ты никогда жениться не хотел?

– Хотел.

– А детей?

– Одного, наверное. Но не сейчас, мне ему дать особо нечего, да и чему я его научу? По тем же граблям пойдет.

– Я замуж хочу.

– Зачем?

– Вид на жительство нужен. Я не отсюда родом, приходится постоянно к себе возвращаться, потом сюда, продлевать регистрацию.

– Прикольно. Ходила бы с кольцом на руке.

– Ты тоже, – и никто не засмеялся.

Так и полюбили друг друга.

– Я люблю тебя больше, чем ненавижу остальных, – говорил ей я.

Истерила, бывало. На ровном месте или пустом, это неважно. Летали в стены тарелки и телефоны, но она успокаивалась. Женщины, а именно она такой и была – самой настоящей, эталоном недостижимым! – тогда воспринимались как что-то ангельское и непонятное. Списывал на то, что это нормально. Иногда впадал в панику и мчался к ней. Обнимал, а она сопротивлялась, на теле до сих пор есть следы шрамов. И столько слез пролилось не от печали или горя, а потому что так произошло. Поставленной речью она не отличалась, могла очень быстро говорить, а бывало, до нее не достучишься вовсе, будто я обыкновенное облачко, даже не туча. Как она умудрялась работать с детьми – мне до сих пор непонятно.

А потом пришло и объяснение ее поведению. То, что я считал нормальным, было нормальным только для нее. Для меня же это стало затяжной и неизлечимой болезнью, качелями от спокойствия и доброты к гневу и тревоге. Да, я тупой, что не понял этого раньше, но не мог я о человеке сделать выводы сам – какие же это были бы выводы? Убогие, предвзятые? Не ангел – признаюсь, думал много, размышлял, спрашивал друзей и ждал, когда же она сама скажет мне об этом. Подтвердилось – шизофрения. Ради сохранности рабочего места она скрывала свой недуг даже от меня, но потом, когда она была на грани непоправимого, Оксана все-таки сказала как есть. Родители говорили: «Не жди добра, беги, покуда есть куда». Но я принял ее. И я захотел жениться на ней. Предложение вышло скомканным, пока она не разревелась от счастья. Мы были неразлучны.