Год Крысы

– Меня будущее пугает, Ксюш. Если честно. Старое манит, но оно старое, невечное. Знаешь, распадется на песочек, и что, как мне с этим песочком жить? Только с обрывками памяти, когда оно не было песочком. А будущее пугает. Оно все такое новое, выбеленное, ненастоящее. Слишком комфортное.

– А почему должно быть тяжело?

– Потому что если нет сопротивления, то это – падение.

– Ой, возомнил себя каждый великомучеником. Жизнь, она один, блин, гребаный раз. Я тебе говорила! Она не должна идти так, будто ты тоннель копаешь. А ты воспринимаешь ее так, будто не тоннель, а могилу роешь! Вот знаешь, чтобы сделать тоннель, надо ставить подпорки, да? Я не разбираюсь в гео что-то там, но в любом случае – очень важна безопасность, а то обвалится все на голову. Вот, роешь, роешь, а потом надо отклониться от курса, вырыть резко вправо или влево, и, конечно, пока новых подпорок не будет, тебе за шиворот будет валиться грязь.

– Да я не хочу копать тоннель, Ксюша! Как мне жить, если я вечно тоннель копаю.

– Ну так копай его в удовольствие.

– А зачем я его копаю?

– Мне откуда знать? – вновь отрезвляюще засмеялась она. – Каждый копает по своим причинам. Ты уже повторяешься. Одним и тем же вопросом задаешься, сколько я тебя знаю, и до сих пор ответа не нашел? Все, наступает новое время, со всеми его прелестями. Каждый, кто не занят чем-то с головой, тот будет думать о самоубийстве. Не будет неуставших людей – все будут работать всегда, будут развивать себя. Ни минуты отдыха. Те, кто тупят и на расслабоне – это потребители, а мы – на кураже. Кто живет делом, тот будет править умами и привычками.

– У тебя цели уровня ленинских. Каждый дрочит, как он хочет и так далее…

– Еще бы, – до дна, и нам принесли еще. За моей спиной парень буквально захлебнулся в своей подружке, похожей на шлакоблок. Бармены успели сами изрядно насинячиться, а кто не успел – тот опоздал. – Ты вообще рада, что… – подбирал я слова из головы. – Тупо прозвучит. Ты рада, что ты есть?

– Да, теперь, да. Иногда сомневаюсь, не без этого. А ты?

– Нет.

– Что же тогда до сих пор не повесился?

– Это в тренде? Самое стильное?

– Это было и будет, вечная штука. Скрип веревки, дрожащая тень. Всем нравятся дрожь и веревки, особенно когда они тянутся по коже и сжимают.

– Ага, – я неловко покосился. – Как-то все не складывалось.

– Тяжело решиться?

– Да не, решиться-то легче простого. Говоришь себя – давай, а там и… Всплывет что-нибудь, что обрадует на минуту, потом еще чего и на две, и уже забываешь о своей решимости напрочь. Так и привыкаешь к мысли, что самоубийство вовсе не выход. Не так уж жизнь и ужасна, а все плохое в ней рано или поздно заканчивается. Пролежал, поспал, возненавидел себя, а через какое-то время становится нормально. Ненавидеть себя – нормально, если недолго. Винить себя за что-то тоже. Вот я винил себя за то, что мы расстались и…

– И что? – раскаленными клешнями, эта сука, Оксана, вытягивала из меня тешущие ее душу слова.

– Ну, я виноват, да. Ты же сама это прекрасно знала, и я знаю.

– Но ты никогда этого вслух не говорил, дурак! – Оксана обняла меня, и я ее, и сидели мы в объятиях столько, сколько хотели.

Потом произошедшее видится смутно, как в кино. Размыто, где яркие цвета сильнее каждого из нас. Такси мчалось по полупустым улицам, и чего только не было за окном: мужчины шли под руку с женщинами и орали друг на друга, нищие за просьбу о помощи получали удары ногами от обеспеченной молодежи. У баров толпились десятки посетителей, желающих себя чем-нибудь занять, будь это кровавая резня или стакан пива. Оксана положила голову мне на промежность и неловко гладила икру левой ноги. Она что-то шептала, оно до меня не доходило. Такси остановилось в Бауманском районе, Бумажный проезд. Я приоткрыл ей дверь, и она, как истинная леди, не стала спорить, ведь феминизма в ухаживаниях не бывает. Что я нес, и что я думал – кошмар! На трезвую голову никому подобного не пожелать, ибо происходило оно с каждым.

Оказались мы в ее квартире под глупейшим из всех предлогов на свете:

– Я телефон только заряжу и поеду домой, – сказал я.

– Да, давай, – Оксана выпрямила спину, намекая, что было бы неплохо снять с нее пальто, повесить его на вешалку, а только потом метаться в поисках розетки.

В квартире воняло кошачьей мочой, только кота не было видно. Приглушенный свет с кухни убивал тени. Множество курток, она жила не одна. Книги на шкафу в прихожей, белый слепок груди, батарейки, газеты. Оксана открыла свою комнату ключом и предложила располагаться как дома. Далеко было мне от дома. Пол под ногами сжимался от тяжести, батарея грела для виду. За рейлом для одежды пряталась фиолетовая лампа, из-за которой хоть что-то было видно. Шкаф из нулевых, бесполезный, пустой, занимал треть комнаты. В углу рабочее пространство, выделяющееся огромным количеством разноцветных бумажек-самоклеек. Вместо кровати – матрас на паллетах, как оригинально. Я поставил телефон на зарядку, за что получил удар током по пальцам.