Год Крысы

Без повода я плакал. Когда не хотелось плакать без повода, я его находил: будь это разбитая чашка, или недосказанное оскорбление годичной давности, или еще хуже – аргумент для спора, который закончился еще в школе моим поражением. Я начал копаться в себе, как подросток после десяти страниц умной книги. Подозревал Леру в многочисленных изменах с коллегами по работе, только потому что она одно слово обронила о ком-то из них. Когда мне полегчало, я загнал себя в еще большую яму. Я не был в студии больше месяца, а то и двух, и не только потому, что физически невозможно было добраться до туда. Сделанное мной, сотворенное, будто заново открылось мне и оказалось мусором. Дешевкой и повторением самого себя. Лера рекомендовала отвлечься, послушать современную сцену, или как там принято говорить. Стало только хуже. Ложные мессии, клоуны и шарлатаны. Пластмассовое звучание, тексты ни о ком и ни о чем; ничтожность поставила себя на конвейер и людям настолько смешно, что они начинают воспринимать это всерьез; забывают, как они жрали кал секундой ранее. Сколько ненависти меня переполняло от одного названия современных артистов. Хватило меня на день.

Те деньги, что я успел заработать, испарились незаметно. Дались они сложным трудом. Ради них приходилось терпеть. Только мысль – зачем нужны эти монеты – как-то поддерживала на плаву подальше от желания послать заказчиков к черту. Заболела Лера. Не внезапно. Сначала ее рисунок не приняли в журнале, потом на работе заподозрили в краже из кассы – пытались чужие нечистые помыслы слить на невинную овечку. Нервы – тюф! – оборвались, психика – бам! – расшаталась. И здоровье одно не могло выдержать перед оскаленными недругами. Целыми днями мы лежали одни в молчании, пришлось даже попросить мать забрать Кирюху еще на какое-то время.

– Опять болеешь? – мать неохотно зашла в квартиру, источая аромат злобы и неуважения. – Это все из-за того, что кололся. Лера где?

– Спит.

– В такое время спят только покойники!

– Она проснется, не переживай, – я протянул ей Кирилла, надеясь, что мы скоро увидимся.

– Бывай, – мать ушла, задерживаться ей не хотелось; ну конечно, в моем присутствии она могла испытывать только отвращение. Сын – наркоман, жуткое клеймо для любого родителя. Такую мать никогда матерью не признают, ибо ее любовь и внимание оказались слабее антуража наркотического опьянения. И ничему она не смогла научить, пришлось познавать окружающее самому. Нечем здесь похвастаться. Наркотики никогда не откроют новый мир, потому что там место только мертвым. Хотя… Какие они мертвые? Для нас – может быть, но это уже не они. Все по-своему живые, даже в загробном мире. Так и мы, бродячие от подъезда к подъезду, в шорохе зимней скуки выискивали подвалы, где можно было на несколько часов избавиться от ощущения неизбежного будущего, в котором мы стали бы ничем. Дальше головы не уйдешь, с наркотиками или без. Самые крутые пацаны на районе, матерям друг на друга смотреть стыдно. Руки не забыли, как держать шприц. Несколько месяцев на игле, несколько лет в медицинском, так и экспертом можно назваться.

Мы лежали и кашляли в друг друга, покрытые соплями и слезами. Лера скучала по нашему сыну, а я по тем дням, когда они оба были дороги мне. Тянулись руки к потолку, видя перед собой спасительные ветки. Зацепись за одну, из нее шипы сомнения торчат. Не в том я был возрасте, чтобы жизнь переворачивать; приходилось себя сдерживать, приковывать к цепи, обманывать. Я окончательно запутался тогда, когда Лера ранним утром предложила поговорить с сыном по видеосвязи. Ее подруга приехала специально, чтобы Кирилл не забывал, как выглядят его родители.

– А вот папа, смотри. Папа.

Но не лицо Кирюхи привлекло меня, нет, а собственное омерзительное отражение. Я отмахнул телефон рукой и закутался в одеяло. Лера удивилась и ушла из комнаты, как обожженная. Из динамика рвался плач сына. Тяжело было после этого случая смотреть ей в глаза. Когда захлопнулась дверь, я вылез из кровати и подошел к окну, грязному, немытому. В тумане не было видно людей, потому дышать становилось легче. Пух забрал с собой нечистоты. Огромными желтыми комками он мчался по сторонам, от нашего дерева до Кемерово, но скорее всего до ближайшего бордюра. Насекомые хватались за стебельки и летели далеко-далеко отсюда. Куда-нибудь в другое место, где наверняка все наладится. Как же я был за них рад! За себя радоваться незачем, ибо не из-за чего. Сам бы схватился, как тот муравей, и пусть ветер унесет меня над куполами и крышами, прямо к сыну. Бедному Кириллу. В горле затрепетало:

Пух заполняет окно, но не пустоты,

Уходят минуты.

Пух заполняет окно, но не пустоты,

В квартирах как соты.