Вот сидит и думает бард, а что есть он настоящий? Без этого паразита. И из шеи что-то горячее течет…
– Хуйня какая-то, – я затушил последнюю сигарету в пачке и двинул обратно в сторону центра.
В парке, под тенью листвы копошился сам с собою пух. Я плюхнулся на нагретую ушедшим за тучи солнцем лавку. Вздохнуть полной грудью не получалось. Легкие, наверное, давно потеряли здоровый розоватый окрас и стали желтыми, токсичными, как бензин или золото. Потянулся в карман за следующей сигаретой.
– Закончились, – чертыхнулся я. Через несколько минут продавщица окликнула меня, уже в магазине:
– Чего хочешь?
– Лаки страйк синий.
– Сто шестьдесят.
– Так месяц назад сто пятьдесят было.
– Месяц назад другое время года было. Сто шестьдесят.
– И булку вон ту, – я ткнул пальцем в стекло, за которым лежали «ушки».
– Двести, – мы обменялись бумагой. На улице в уши сразу прорвался шум уходящего дня. Толпа народу шла мне наперекор, домой, а я – сквозь пробку обратно к парку.
Откусил кусок, жевалось тяжело. Наелся парой укусов. У моих дрожащих ног собрались голуби; дерганные, как школьники на дискотеке, голову бросающие в такт на бочку. Пока они топтались вокруг меня, я им давал ритм. К сожалению, никто не попадал, хер их знает, под чем они. Когда компания голубей надоела, я бросил кусок булки в сторону, и птиц след простыл.
– А что, – говорил я тихо, чтобы никто, кроме меня и птиц, не слышал, – за вами прикольно наблюдать. Такие статные, спины ровно держите, я так не умею.
Один из голубей, взяв самую большую крошку, навлек на себя немилость остальных, и те забили его крыльями, пока тот не подавился и не слег. Самый крутой и хитрый теперь просто труп на камнях холодных. Наблюдать за голубями – одно удовольствие. Ходят по сторонам, высматривают ноги, ловят крошки, валящиеся с неба. И чувство эгоистичное кипит.
– Благодарность где? – спрашивал их я. – Где потеха? За что вам хлеб кидаю?
Наверное, это тот самый кайф, что находят старики и старухи в кормежке голубей. Или им приятно, что, несмотря на свою немощность и возраст, у них все еще получается приносить добро в жестокий мир. Хоть и получатели – голуби, летучие крысы – распространители заразы, и, по сути, – зло. Да, кормить зло с руки – вот это круто. Навеселившись вдоволь, я снова закурил и стал планировать вечер.
– Ну, а что его планировать? – размышлял я вслух. – Леру колоть да спать. Делать особо нечего. Да и неохота, какой смысл. В окно посмотрю, книгу почитаю… А завтра что? То же самое. И потом то же самое. А деньги на лекарства где брать? Опять о работе думать, ну ебанный в рот. Продать чего может из аппарата… Чем я редко сейчас пользуюсь? Кому? Музыкантишкам? Да они даже пользоваться этим не умеют, а научиться не смогут. Ручки крутить, пф… Вместо рук компьютерные мыши. Так скоро и генетика породит ребенка со специальными ямками на руке, чтобы мышь удобнее ложилась. Или на указательном и большом пальце кожа особеннее станет… Кого обманываю, от этого мало что вокруг изменится.
На мясо денег не осталось. Неделю, может две, придется жить на крупах. Черт, я бы даже сейчас обрадовался приглашению родителей Леры в гости. Тебя накормили бы до отвала, так еще и с собой бы три мешка выдали. Нет бы деньгами помочь… Не нужна мне их помощь! Заниматься попрошайничеством – низко. Семью я сам могу обеспечивать. Не всегда, конечно, но стараюсь.
Продолжи я жить так дальше – ничего не предпринимая, живя от мании до следующей депрессии… Никакая мудрость не поможет. Ладно, стану принимать таблетки. Для этого необходимы деньги. Чтобы заработать деньги – необходима работа. А чтобы найти работу – надо выйти из депрессии. Чтобы выйти из депрессии – надо начинать пить таблетки и работать над собой. Двойной парадокс – один неразрешимый, логический, другой неподвластен слабовольным. Вот и подыхай, отдавая еду голубям.
Из кустов слева от меня появился человек в зеленой куртке, шапке. Он огляделся по сторонам и, увидев меня, замер. Голуби разлетелись в стороны, не забирая на похороны своего товарища, покусанного уже воронами. Полетели птицы за спиной незнакомца. Тот не отрывал от меня глаз, будто впервые увидел кого-то, похожего на человека. Выглядел он достаточно опрятно, ухоженно. Молодое лицо, лет на двенадцать меня младше. Выбритые щеки, огромные глаза дрожали. Я отвернулся от беды подальше, но он не собирался уходить. Незнакомец достал телефона, поглядел в него около минуты, не отходя от меня, загораживая проход другим людям… В общем – имел ко мне вопросы.
Похрустев и выругавшись, я поднялся с лавки и услышал, как он обратился ко мне:
– Прошу прощения, а вы случайно не Евгений Алеев?
Никогда – никогда бы! – я не ответил так, как ответил. Поинтересовался бы, кто спрашивает, попросту соврал бы: «нет», но услышав свое полное имя, словно выгравированное на памятнике или на афише творческого бенефиса – разозлило! Не сдержался:
– Я, а чо тебе?